Фрэнк Броадайк был неподражаем. Предположение Телботта, что если бы Броадайк и решил кого-то убить, то покончил бы скорее с ним самим, а не с Кийсом, он встретил с большим энтузиазмом. И не удивительно, ведь эта гипотеза подразумевала, что Кийс добился успеха на поприще дизайна благодаря скорее навыкам Телботта как умелого продавца, нежели своим собственным профессиональным талантам. Броадайк воодушевился такой мыслью и постоянно к ней возвращался. Он признал, что его собственные дела пришли в упадок как раз тогда, когда выросла популярность Кийса. Кроме того, он еще и подтвердил слова Дороти о том, что всего лишь за три дня до смерти Кийс подал против него судебный иск, требуя возмещения убытков на сотню тысяч долларов и уверяя, что Броадайк выкрал из его рабочего кабинета эскизы дизайна бетономешалки и стиральной машины. Тут Броадайк впал в ажиотаж и заявил, что давно пора расправиться с Виком Телботтом, который захватил буквально весь рынок, используя методы психологического давления на клиентов и свое личное обаяние. Спросите любого уважаемого промышленного дизайнера, да спросите их всех. Кийс был самым заурядным изобретателем безделушек и понятия не имел о тонкостях сложной взаимосвязи между функциональностью и дизайном. Если верить моим блокнотам, Броадайк четырежды подчеркнул эту глубокую мысль.
Сам он просто из кожи вон лез, стараясь вернуть себе утраченные позиции. Броадайк объяснил нам, что по натуре он жаворонок: восход солнца пробуждает и вдохновляет его; легче всего ему дышится ранним утром. Все его блестящие прошлые достижения родились, пока в тени деревьев еще не высохла предрассветная роса. А вот вечером он просто дурак дураком. Постепенно, однако, им завладели лень и безразличие, он стал поздно ложиться и поздно вставать, – и именно из-за этого его счастливая звезда начала блекнуть. Но совсем недавно Броадайк вознамерился вновь раздуть угасшее пламя, и в последний месяц начал появляться в своем офисе еще до семи – то есть за три часа до прибытия на службу остального персонала. К его радости, дело пошло на лад: вновь начались утренние вспышки озарений. Так, например, в тот самый вторник, когда был убит Кийс, он с утра продемонстрировал сослуживцам потрясающие наброски электрической сбивалки для яиц – это будет просто революция в промышленном дизайне. Тут Вульфу захотелось узнать: был ли кто-нибудь вместе с Броадайком в офисе тем судьбоносным утром? Скажем, с половины седьмого до восьми часов. Нет. Никого с ним не было. Что же, алиби Броадайка оказалось, пожалуй, самым уязвимым.
Поскольку я уже успел привязаться к Одри Руни (и в любой момент женился бы на ней, если бы не одно обстоятельство: я не хочу, чтобы мою супругу узнавали на улицах, а портрет Одри красовался на календаре в закусочной «У Сэма»), меня больно укололо одно признание: ее проживающие в Вермонте родители изначально нарекли дочь Энни, но затем та самолично изменила имя. Вообще-то это можно понять: «Энни» не слишком удачно сочетается с фамилией «Руни». Но господи ты боже, почему именно Одри? Одри! Пожалуй, вкус у нее был не ахти какой.
Все это, конечно, не изобличало ее в хладнокровном убийстве, но рассказ мисс Руни наводил на сомнения. Она работала в офисе Кийса в качестве секретарши Виктора Телботта, но месяц тому назад Кийс уволил ее, заподозрив в краже эскизов и продаже их Броадайку. Когда Одри потребовала представить доказательства, Кийс не сумел этого сделать. Не удивительно, что девушка устроила грандиозный скандал. Она так часто вламывалась в личный кабинет шефа, что тот в конце концов был вынужден нанять охранника. Мисс Руни пыталась подбить сослуживцев, общим числом сорок человек, устроить в ее защиту акцию протеста, и едва не преуспела. А еще она неизменно подкарауливала Кийса у дома, желая с ним объясниться, однако неизменно терпела поражение. За восемь дней до убийства, утром в понедельник, Кийс наткнулся на Одри, явившись поутру за своим скакуном в Академию верховой езды Стиллуэлла. С помощью служившего на конюшне Уэйна Сэффорда Кийсу удалось по-быстрому оседлать коня, и, громко цокая, он удалился в сторону Центрального парка.