Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Биологическая природа даёт полезную аналогию с идеологическими уловками банковского сектора. Инструментарий паразита включает ферменты, изменяющие поведение так, чтобы заставить хозяина защищать и питать его. Финансовые злоумышленники, вторгающиеся в принимающую экономику хозяина, используют «мусорную» лжеэкономику для логического обоснования паразитизма рантье. Утверждается, что он якобы вносит свой продуктивный вклад, как будто опухоль, которую они создают, является частью собственного тела хозяина, а не наростом, живущим за счёт экономики хозяина. Изображается гармония интересов между финансами и промышленностью, Уолл-стрит и Мэйн-стрит (американской глубинкой — Прим. перев.) и даже между кредиторами и должниками, монополистами и их клиентами. Нигде в счетах национального дохода и продукта NIPA нет категории незаработанного дохода или эксплуатации.

Классическая концепция экономической ренты была подвергнута цензуре, когда финансы, недвижимость и монополии были названы «отраслями промышленности». В результате около половины того, что средства массовой информации называют «промышленными прибылями», — это ренты сектора FIRE, то есть ренты финансов, страхования и недвижимости, а большая часть оставшейся «прибылей» — это монопольные ренты за патенты (главным образом в фармацевтике и информационных технологиях) и другие законные преимущественные права. Ренты объединяются с прибылью. Это терминология финансовых захватчиков и рантье, стремящихся избавиться от языка и концепции Адама Смита, Давида Рикардо и их современников, считавших ренты паразитическим явлением.

Стратегия финансового сектора, направленная на доминирование в сфере труда, промышленности и правительства, предусматривает отключение «мозга» экономики — правительства, а за ним — и отказ от демократических реформ по регулированию банковской деятельности и держателей облигаций. Финансовые лоббисты нападают на государственное планирование, обвиняя государственные инвестиции и налоги в том, что они являются мёртвым грузом, а не ориентацией экономики на достижение максимального благосостояния, конкурентоспособности, роста производительности труда и уровня жизни. Банки становятся центральными планирующими органами экономики, и их план состоит в том, чтобы промышленность и рабочая сила служили финансам, а не наоборот.

Даже не имея такой сознательной цели, математика сложных процентов превращает финансовый сектор в рычаг, который сталкивает растущие слои населения в бедственное положение. Накопление сбережений, растущих за счёт процентов, которые повторно используются в новом кредитовании, открывают для банкиров всё новые и новые области задолженности, выходящие далеко за пределы способности промышленных инвестиций их гасить (как описано в Главе 4).

Кредиторы утверждают, что с финансовой точки зрения они создают материальные блага, просто в результате инфляции цен на активы, обратного выкупа акций, отделения активов и привлечения заёмных средств. В этом обмане теряется из виду то, что финансовый способ создания богатства раздувает финансового паразита, что противоречит классической цели повышения производительности труда при более высоком уровне жизни. Маржиналистская революция недальновидно смотрит на небольшие изменения, принимая существующую среду как должное и представляя любое неблагоприятное «нарушение» самокорректирующимся, а не структурным дефектом, приводящим к ещё большей разбалансировке экономики. Любой кризис развития считается естественным результатом действия сил свободного рынка, так что нет необходимости регулировать деятельность рантье и облагать их налогами. Долг не рассматривается как навязываемый, а лишь полезный, не захватнический и преобразующий структуру институционной политики в экономике.

Столетие назад социалисты и другие реформаторы Прогрессивной эры выдвинули эволюционную теорию, в соответствии с которой экономика достигнет своего максимального потенциала, подчинив постфеодальные классы рантье — землевладельцев и банкиров — и заставив их служить промышленности, рабочей силе и общему благосостоянию. Реформы в этом направлении были отвергнуты посредством интеллектуального обмана, а зачастую и прямого насилия в стиле Пиночета в Чили со стороны власть имущих слоёв. Эволюцию, которую надеялись увидеть классические экономисты свободного рынка, то есть реформы, ограничивающие финансовые, имущественные и монопольные интересы рантье, удалось предотвратить.