Читаем Убийство Кирова: Новое расследование полностью

Было предъявлено три главных обвинения. Во-первых, в том, что Бухарин и Рыков после подачи ими заявления о полном подчинении партии и отказе от своих правооппортунистических взглядов обманывали партию, двурушнически маскируясь, отказываясь от своих правооппортунистических взглядов, они сохранили свою фракцию, члены которой ушли в подполье, продолжали стоять на своей старой политической платформе, не прекращая борьбу с партией, подчиняясь только своей внутрифракционной дисциплине. Для руководства этой фракцией еще в 1928 г. был создан центр, который существовал до последнего времени. Активнейшими участниками, членами этого центра были Бухарин и Рыков («Вопросы истории», 1993, № 2. С. 26).

В 1929 г. Бухарин лично рассказывал швейцарскому коммунисту Жюлю Эмбер-Дро, члену исполнительного комитета Коминтерна и одному из немногих сторонников Бухарина в этом органе, что он и его люди собирались убить Сталина:

Бухарин говорил мне также, что они решили использовать индивидуальный террор, чтобы избавиться от Сталина[108].

Как мы читали в другом месте, нет причин сомневаться в этом свидетельстве:

Эмбер-Дро писал без какого-либо давления со стороны НКВД. Он был другом Бухарина и ненавидел Сталина. У него не было причин лгать или преувеличивать то, что он знал. И это не «слухи», поскольку Эмбер-Дро писал, что слышал о планах об убийстве Сталина из уст самого Бухарина[109].

В своей знаменитой и важной книге о Бухарине Стивен Ф.Коэн цитирует мемуары Эмбер-Дро. Однако Коэн скрывает от своих читателей откровение швейцарского коммуниста о том, что Бухарин и его фракция замышляли убийство Сталина не в 1932 г., как подтверждают и более поздние свидетельства, но еще в 1929 г. или даже возможно несколькими месяцами ранее в 1928 г.[110]

К тому времени, как Ежов выступил перед Февральско-мартовским пленумом 1937 г., уже было огромное количество свидетельств, что Бухарин продолжал оппозиционную деятельность, включая поддержку других, особенно более молодых членов партии в своей фракции, враждебной Сталину. На момент написания этой книги было опубликовано пять очных ставок между Бухариным и его соратниками: с Астровым, Куликовым, Пятаковым, Радеком и Сосновским. Мы тщательно проанализировали все эти отчеты в одной из наших публикаций[111].

У нас нет доказательств или каких-либо иных причин верить, что к этим людям было применено насилие или принуждение. Но мы можем полностью доверять версии одного из них. Валентин Астров, 1898 г. рождения, пережил распад СССР. В 1989 г. и снова в 1993 г., когда антикоммунистические и антисталинские статьи приветствовались в российской прессе, Астров продолжал настаивать в печати, что он не подвергался жестокому обращению, угрозам, пыткам, и к нему даже не относились неуважительно. Например, он подчеркивал, что его следователи НКВД никогда даже не обращались к нему на «ты». Астров отказался лишь от одного заявления, которое он сделал в 1930-е годы: что он слышал, как Бухарин лично призывал к террору против Сталина. Он отказался отречься от чего бы то ни было еще. Никто бы не опроверг Астрова, если бы тот сказал, что его признания были сделаны под воздействием пыток или угроз. Надо сказать, Астров приобрел бы сочувствие многих. Сообщение Астрова, а также рассказ Эмбер-Дро являются вескими доказательствами того, что Бухарин продолжал подпольную оппозиционную деятельность после публичного отречения от них[112].

Письмо Радеку 1932 г

Очень кратко просмотрев второе обвинение против Бухарина и Рыкова (что они продолжали поддерживать восстановление капиталистических отношений в деревне), Ежов продолжал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное