Убийство на острове Мюстик

В Лоуэлле проживает приблизительно триста человек, на остальной части острова сейчас меньше сотни. Найл холодеет, вспоминая предположение Саши Милберн о том, что тайный любовник Аманды Фортини может быть из деревенских, как утверждают слухи. Именно раскол в обществе побудил Найла не продолжить учебу, а поступить в полицию и попытаться хотя бы уменьшить этот дисбаланс. Он сокрушенно качает головой, изумляясь собственной вере в то, что у него получится своими силами изменить статус-кво. Домой его привела совесть – комбинация надрывающего сердце звонка Мамы Тулен по поводу плохого состояния отца и собственного страха повторить ошибки, который могут стоить жизни какой-нибудь женщине, – но сможет ли совесть удержать его здесь, на низшей ступеньке карьерной лестницы?

Соломон бросает взгляд на часы: прошло много времени с тех пор, как он погрузился в работу, у него разболелась спина от сидения за компьютером. Уже десять вечера, ему надо домой, чтобы убедиться, хорошо ли Лайрон устроил их отца на террасе. Он запирает дверь и смотрит на север…

Ключи с металлическим звяканьем падают на землю. Солнце давно село, но ему хорошо видны клубы дыма; рвущиеся ввысь языки пламени освещают небо. Детектив нащупывает на земле ключи, затем звонит в добровольческую пожарную службу. Затем стремглав несется к багги, спеша выяснить, чья же вилла охвачена пожаром.

Глава 14

Впервые за долгое время я наслаждаюсь вечером наедине с Лили. Мы сидим в гостиной у окна, которое выходило на море. Я вижу, что она встревожилась после того, как я рассказала о поисках Томми Ротмора. Теперь крестница переживает за двоих друзей вместо одного, однако изо всех сил прячет свой страх. Последние полчаса Лили потчевала меня историями о рифе.

– Я подумываю о том, чтобы научиться фридайвингу, – говорит она.

– Что это такое?

– Декс Адебайо в нем спец; это погружение без кислорода. Некоторые могут погружаться на двести метров, задерживая дыхание.

– Нет, дорогая, прошу тебя. Иначе я превращусь в невротичку.

Лили улыбается мне, ее желание поозорничать никуда не делось.

– А давай, Ви, тренироваться вместе. Когда я была маленькая, ты в Шотландии ныряла за устрицами. Тебе всегда нравилась вода.

– Меня вполне устраивает мелководье. Существует тонкая граница между храбростью и безумием.

– Это так похоже на Джаспера… Он – идеальное сочетание и того, и другого, правда?

Я собираюсь ответить, но тут в комнату влетает Уэсли. Обычно наш дворецкий прячет свои чувства под маской бесстрастия, однако сегодня на его лице явственно читается напряжение.

– Леди Ви, дом Фортини горит.

Мы с Лили бросаемся к окну. Из окон верхнего этажа соседней виллы вырываются языки пламени. Неожиданно что-то взрывается, будто сдетонировавшая бомба, и часть крыши проваливается вниз, выплескивая вверх огонь.

– Там может быть моя сестра, – бормочет Уэсли.

Он бежит наружу, мы следуем за ним. Уэсли несется вдоль стены ограждения, затем сворачивает к горящему зданию, Лили не отстает от него. Я не поспеваю за ними – мне мешает шелковое платье, которым я за все цепляюсь. Уэсли пытается проскочить в открытую дверь, затем кирпичом разбивает окно и забирается внутрь. До настоящего момента я считала, что он одержим манией контроля, что он не из тех, кто способен ринуться в огненный ад. Я совсем забыла, что он когда-то служил в армии.

Лили уже помогает добровольческой пожарной команде; те борются с огнем, заливая его из шланга, но пламя набирает силу. Воздух оглашается грохотом падающих бревен; треск стоит такой, что я глохну. Едкий дым мешает дышать, во рту появляется кислый привкус, глаза слезятся. Струя воды из шланга целится в языки пламени на крыше, однако они, кажется, неугасимы. На мгновение огонь слабеет, а потом вспыхивает с еще большей злостью. В окнах первого этажа появляется силуэт Уэсли. Он перебегает из комнаты в комнату. Заходить внутрь было безумием, но мне остается только наблюдать.

Я отхожу на несколько метров и тут слышу звук, скрипучий и неуместный. Кто-то хохочет во весь голос. Рядом появляется Лили. Хохот истеричный, как в детском приступе веселья, который обычно заканчивается плачем. За плотным дымом трудно что-либо разглядеть. Когда воздух очищается, я вижу человека, сидящего на земле. Его одежда порвана, лицо в саже, в волосах пепел, однако я сразу узнаю Томми Ротмора. Он сидит по-турецки, скрытый разросшимися пальмами, и не двигается, словно заколдованный пожаром. Его хохот становится более пронзительным, и мы с Лили подходим ближе. Моя крестница присаживается на корточки рядом с ним, Томми же устремляет взгляд на меня.

– Осторожнее с огнем! – кричит он. – А то у вас сгорит вечернее платье!

Лили говорит с ним успокаивающим тоном, однако достучаться до него невозможно. Сквозь рваную рубашку видна обожженная кожа, брови опалены. Он что-то держит на коленях, и на какое-то мгновение создается впечатление, будто он баюкает младенца, бережно обхватывая его руками. Я наклоняюсь к нему, и меня обдает мощным запахом перегара.

– Томми, пошли с нами, – говорит Лили. – Нужно обработать ожоги.