Убийство на улице Дюма

– Адвокат был печален, мне не показалось? – спросил он. – Как будто у него горе и он не совсем в себе. И еще – он выгораживал старого друга. Не бывает университетских профессоров с банковскими счетами по всей Европе и еще одним в Америке.

Дидье принес вино и показал Полику этикетку. Тот улыбнулся и кивнул.

– Дидье, послушайте, мы только что были у мэтра Фабра – он работает тут за углом и живет, кажется, там же. Вы его знаете?

– Конечно, – ответил Дидье. Он собирался налить на пробу вина в бокал Верлака, но остановился, когда тот быстрым жестом показал, что пробовать должен Полик. Не моргнув глазом Дидье налил чуть-чуть вина в бокал Полика и продолжил говорить: – Много лет приходил сюда не реже двух раз в неделю. Вот за этим столом они сидели с женой и маленькой собачкой. Детей у них не было.

Полик понюхал вино:

– Отличное.

Дидье улыбнулся и налил. На него произвело впечатление, что человек с внешностью регбиста, со шрамами на бритой голове может понюхать вино и понять, не пробуя, отдает ли оно пробкой.

– Жена у него умерла недавно? – спросил Верлак.

– Да, в начале года, от рака груди. А сейчас у него тоже рак.

Верлак глянул на Полика, будто говоря: «Вы были правы».

– Рак легких? – спросил он.

– Нет, поджелудочной. Они были не разлей вода. Она хохотушка, и он тогда тоже веселел. Скоро снова окажутся вместе.

Дидье кончил разливать вино и отошел как раз тогда, когда молодой официант принес первую перемену.

Верлак и Полик приступили к еде, разворачивая риллетте на толстые ломти коричневого хлеба, и оба молчали. Полик думал об Элен и Лее: без той и без другой он бы жить не смог. Верлак вспоминал слова Дидье: «Скоро снова окажутся вместе». Ему пришло на ум одно из самых известных стихотворений Ларкина, «Надгробие Арундлей», открывающееся двустишием:

Бок о бок, сливаясь лицами,
Живут в камне граф и графиня.

У ног графини лежит верный пес, как собачка мадам Фабр – терпеливо сидевшая под столом ресторана. Также в этом стихотворении у него была любимая строчка: «Кто выживет из нас – это любовь».

Он посмотрел на Полика – тот молча ел риллетте, без обычного оживления. Верлак подумал, что сейчас комиссар вспоминает о жене и дочери, но, быть может, женатые не думают так о своих супругах. Сегодня он вернется домой, неожиданно заявится к Марин и извинится за свои глупые замечания.

Глава 26. Черное и белое

Тьери Маршив уже двадцать минут выступал с презентацией, с каждой минутой набираясь уверенности. Хотя он беспокоился, что использование в докладе по теологии видеоматериалов может быть сочтено товарищами жульничеством, но его пригласили рассказать о вкладе клюнийского ордена в историю искусства, а это без слайдов сделать вряд ли было бы возможно. И еще очень помогало то, что Янн сидит в первом ряду, иногда скалит зубы и показывает большой палец. Янн сиял, глядя направо и налево, когда Тьери описывал строительное безумие клюнийского ордена в одиннадцатом-двенадцатом веках как «бум ради конца всех бумов» и подкреплял эту декларацию быстрой сменой слайдов, показывающих лишь малую долю восьмидесяти соборов и сотен церквей, больших и малых, построенных орденом. Эта тема была Тьери хорошо известна – он был влюблен в церковное искусство, а клюнийцы дали Европе много его величайших сокровищ. Особенно его радовали найденные слайды, где показано было, как разумно использовались в Средние века римские кирпичи – длинные, тонкие и красные – для фасадов церквей, а в одну включили даже римские колонны, погруженные теперь в ее толстые внешние стены, построенные в Средневековье.

– Благодаря отличной речной сети Бургундии – задолго еще до строительства каналов, – легко было доставлять материалы из соседних стран, – говорил Тьери, щелчком вызывая карту тогдашней Бургундии. Про каналы он добавил неожиданно для себя, и ему это очень понравилось. – Замечательное расположение способствовало приезду ремесленников и художников, – продолжил он. – Артели каменщиков, стеклодувов и художников ехали работать сюда из Италии.

Он перешел к своей лучшей серии слайдов – барабан в Отене.

– Такие частые и хорошо оплаченные поручения от Клюни привели к тому, что строители стали подписывать свои работы. Это было впервые – если не считать серебряного бюста четвертого века до новой эры с надписью: «Сделано Новием Платием в Риме». Резной барабан собора в Отене, как мы видим, подписан: «Gislibertus». Уже одной этой подписи хватило бы нам, чтобы изучать и восхвалять клюнийский орден еще много грядущих веков. Он поощрял свободный обмен мыслями со всеми соседними странами – что было утрачено во время Французской революции и восстановлено лишь в двадцатом веке. Спасибо за внимание.

Гарриг Дрюон быстро встала, опрокинув соседний стул, и включила свет. Прозвучали вежливые аплодисменты.