Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Господа, я еще раз вам повторяю – Елизавета Александровна ничего не могла задумать! — Квасницкий откинулся на спинку плетеного стульчика, стульчик снова опасно затрещал. — И потом, разве у нас имеется только госпожа Новикова для подозрения? Есть еще прислуга – горничная с лакеем, есть садовник Семен, есть студент. И еще две горничные, и бонна, и приживалка; да и старшие девочки, и мальчики также. Есть еще подрастающий уголовник шибеник Костик… Смотрите, какое поле для работы!

— Этот дурак-околоточный подозревает студента, — сказал Жуковский.

— Я бы не называл его дураком, — возразил Глюк. — Вульгарный, необразованный и неопытный, но он совсем не дурак. Просто пока еще он мыслит как околоточный.

— Ну, он не одинок – у нас почти все в полиции мыслят, как околоточные. Но что я хотел сказать: студент, мне кажется, здесь не причем, так же, как и Семен; я все-таки думаю, что убили лакей с горничной. Все-таки наличие мотива…

— Мотив, мотив, — пробурчал Згуриди, — тебе лишь бы кого-то посадить! Дело запутанное, тут еще копать и копать, изучать и расспрашивать; найдется еще дюжина мотивов у дюжины людей…

— Ты все-таки думаешь, что убийца со стороны? Дюжины в доме не наберется – детей я все же не считаю…

— А зря, — заметил Глюк. — Дети уже почти не дети, и у них как раз больше всего было точек соприкосновения с убитой: гувернантка была строгой наставницей. Старшая девочка к тому же странновата. И еще гости в доме были в вечер убийства. Времени совершения преступления мы не знаем, нашли мадемуазель в шесть утра; самое раннее, когда ей могли нанести удар – десять часов пополудни, а гости разъехались после одиннадцати.

— Да, — сказал Згуриди, — я тоже об этом думал. Жалко, что у нас нет списка…

— Ха! — довольный Квасницкий насмешливо усмехнулся. — И что бы вы без меня делали? — Ленчик вытащил очень потрепанный бумажник, набитый так, что его пришлось перетянуть аптекарской резинкой. Денег в бумажнике не оказалось, зато нашлось очень много бумаг, бумажек и газетных вырезок. Покопавшись в этом бумажном хламе, Леня отделил два листка.

На одном выписаны были имена, фамилии и возраст прислуги и домочадцев, на другом – фамилии гостей, посетивших в тот вечер злополучную дачу.

— Где взял? — спросил Жуковский, потянувшись к спискам.

— У полиции свои методы, а у газеты – свои, — промурлыкал Квасницкий. — Только руками не трогай, тебе надо – перепиши.

Жуковский достал из портфеля два листа писчей бумаги и карандаш и принялся быстро списывать фамилии.

— Нет, вы только посмотрите на этого пижона! — сказал все еще сердитый Згуриди. — Он не может подождать два дня, когда полиция передаст дело в прокуратуру! Нет, он должен собственноручно составить бумагу и похвастаться ею перед начальством! Карьерист несчастный!

— А кто тебе мешает тоже переписать фамилии и показать своему начальству? — буркнул Жуковский, не отрываясь от своего занятия. — Для твоей карьеры это будет также полезно, как и для моей. Я тебе даже могу ссудить карандаш и листок бумаги.

— Спасибо, обойдусь своим, — у Згуриди портфеля с собой не было, но был блокнот и вечное перо.

— А ссуди-ка ты меня, — попросил Глюк.

— Ого! — заметил Квасницкий, — мощный интеллект нашего друга Глюка заработал. Сейчас он составит список, а потом вычеркнет из него всех неубийц. И мы получим верный ответ.

— Приблизительно, — пробормотал Феликс. — Только вряд ли это случится сегодня.

Спросили еще вина – как-то незаметно за разговорами уговорили бутыль. Прошлись по списку – у кого из домочадцев и гостей мог быть мотив и возможность.

Жорик Жуковский выдвигал версии, Дима Згуриди их опровергал, Квасницкий, развалясь на хлипком плетеном стульчике, слушал, прихлебывая вино и сыто поцыкивая зубом — о, он прекрасно умел извлекать удовольствие из текущего момента!

А Глюк все марал и марал бумагу; выделенные ему два листа закончились, он попросил у Жуковского еще.

— Что ты там пишешь и пишешь? — спросил Квасницкий. — Роман? Может быть, даже в стихах?

— Да нет, я так, для ясности, — смутился Глюк, принялся складывать исписанные листы. Но от зоркого взора Квасницкого спрячешься, как же! Да и Прокуратура вкупе с Судом заинтересовались.

— Ах, — замурлыкал Квасницкий, — вот это я понимаю! Научная метода в расследовании преступления! А вы, профессионалы, тычетесь, как котята – вот, учитесь!

— Подумаешь, — протянул Жуковский, — этим всем займется полиция…

— Можно подумать, — фыркнул Згуриди, снял пенсне и опять превратился в горбоносого красавца в слегка измятом белом костюме. — Ничем таким полиция и близко заниматься не будет, не достанет на то ни людей, ни сил, ни желания. Фонтанский участковый пристав пьет горькую – это всем известно. Но попереть его со службы никто не попрет, бо заменить некем. Околоточный надзиратель, может быть и не дурак, но ни опыта у него нет, ни знаний, а есть только служебное рвение и знание установок, спущенных сверху. Есть установка искать политику – он будет искать политику, потому и посадил студента…