Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— А откуда вы, спрашивает, — продолжал Квасницкий еще тише, — узнали, что гувернантку душили? Доктор Блюм, говорит, вам этого сказать не мог…

— А откуда вы, господин Квасницкий, про то осведомлены? — спросил сердито Згуриди. — Подслушивали в кустах?

Довольный Квасницкий захихикал:

— Как можно! Просто услышал, прогуливаясь по саду – они таки довольно громко кричали.

— А меня гораздо больше интересует, что ответила госпожа Новикова, — заметил Глюк.

Глава 4

А ведь и действительно, откуда было госпоже Новиковой знать про то, что несчастную гувернантку пытались задушить?

По словам прислуги, госпожа Новикова и вниз-то сошла, когда уже доктор Блюм приехал, и к телу мадемуазель Рено не подходила.

Но в разговоре с околоточным надзирателем обмолвилась, де "зверски душили" бедняжку.

Уж не приложила ли Елизавета Александровна свою белую пухлую ручку к преступлению?

Или же была его свидетельницей?

Или же была о нем осведомлена – но кем, не преступником ли?

Приблизительно так рассуждал полицмейстер, и потому нанес повторный визит на дачу Цванцигера – поговорить с госпожой Новиковой. Все-таки состоятельная помещица; не тащить же ее в полицейское управление или, того хуже, в участок!

А, пожалуй, лучше бы было притащить: казарменные голые стены, решетки на окнах, самый дух присутственного места ("казенного дома"), возможно, подействовал бы на Елизавету Александровну, и получился бы разговор — потому что на даче, в беседке, разговора не получилось, а получилась сплошная истерика.

Конечно, полицмейстер не сразу задал вопрос, подслушанный дошлым и ушлым Леней Квасницким. Вначале он изгнал из беседки означенного Квасницкого, сделав ему последнее предупреждение: ежели он, Квасницкий, не перестанет совать нос не в свое дело, и ежели в "Вестнике" ли "Юга", в "Коммерсанте" ли появится хотя бы еще одна статья о расследовании данного преступления – пусть Леня пеняет на себя, но обе газеты будут закрыты.

Леня, конечно, поерепенился, посопротивлялся: де, зажим бизнеса, по карману бьете! Какие же будут у газеты доходы, если в этой газете читатели не смогут найти животрепещущую информацию?

— А вы печатайте животрепещущую информацию о биржевом курсе да о ценах на пшеницу, как вашим серьезным изданиям и положено, — сказал полицмейстер и усы его запрыгали, а челюсть задвигалась.

Квасницкий, при столь явных признаках крайнего полицмейстера недовольства, удалился. Правда, недалеко: в ягоднике он сорвал несколько красных кислых смородин и уронил свой роскошный золотой портсигар, постаравшись угодить в самую гущу куста. Теперь у него был повод встать на четвереньки и под прикрытием поиска портсигара услышать разговор, оставаясь незамеченным.

— А что, Елизавета Александровна, вы покойную мадемуазель Рено давно знали? — спросил, кашлянув, полицмейстер, оглядевшись по сторонам и не увидев Квасницкого.

— Да нет, несколько месяцев всего, — томно отвечала госпожа Новикова. — Прежняя гувернантка, фрейлейн Шульц, уехала в марте, наследство получила; я думала девочкам англичанку нанять, да тут Софи привозит Мими и так ее расхваливает, так расхваливает! Я поначалу подумала, что Мими – русская, а на что мне русская гувернантка? — госпожа Новикова кокетливо хихикнула. — Ну, вы понимаете, Михаил Дмитриевич, русская гувернантка – это же моветон, какой с нее может быть толк?

— Не знаю, сударыня, в гувернантках не разбираюсь. Почему бы и не быть русской – если свое дело знает. Софи – это вы Полоцкую, Софью Матвеевну так называете? Выходит, Полоцкая была с мадемуазель прежде знакома?

— Выходит, — сказала Новикова равнодушно, обмахиваясь надушенным платочком.

— И что, отношения у них были хорошие? Не ссорились они?

— Они-то? — госпожа Новикова усмехнулась. — Да души друг в друге не чаяли, чуть отвернешься – и тут же начинают трещать друг с дружкой… По-французски, — Новикова искривила брюзгливо губки.

— А у вас с мадемуазель Рено как отношения сложились? — полицмейстер чуть подался вперед, дабы как можно внимательнее проследить реакцию госпожи Новиковой на поставленный вопрос.

— О, это была не гувернантка, а просто клад, — заявила госпожа Новикова, по-прежнему обмахиваясь платочком. — Фрейлейн Шульц ей в подметки не годилась. И ела фрейлейн много, эта же едва не воздухом питалась, разве что кофею чрезмерно потребляла… И Агафью научила варенье из черешни варить – пальчики оближешь; а прежде Агафья…

Госпожа Новикова еще что-то бубнила про Агафью, про варенье, про настойку на одуванчиках – и видно было, что вопрос об отношениях с гувернанткою не взволновал ее ну вот нисколечко.

И тогда полицмейстер решил пойти в лобовую атаку, и спросил:

— А откуда вы узнали, что мадемуазель Рено пытались задушить? Доктор Блюм вам этого не сказал, тела вы не видели…

— Ой, что вы такое говорите, Михаил Дмитриевич, — без тени смущения, без крохи волнения Елизавета Александровна отмахнулась от полицмейстера платочком. — Мне ваш околоточный все объяснил. Бедняжку Мими сначала зарезали, а потом разбили ей голову. А душить ее никто и не душил вовсе!