Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Какие шуточки, чудак-человек? Вон, на столе лежит, на виду.

Жуковский, относившийся к Глюку не так скептично, как Згуриди, спросил:

— Почему ты решил, что ее убили именно этим? — и взял секачку в руку, примеряясь.

— Может быть, не убили, но порезали точно этой штукой. Ты протокол вскрытия помнишь? К краям раны присох измельченный укроп.

— Ну, она упала на грядке с укропом, так что зелень могла просто так попасть, при падении. Или она конвульсивно сорвала несколько веточек и прижала к ране, знаешь, как подорожник прикладывают…

— Ага, а измельчила эти веточки зубами. На всякий случай. Слушай, покажи эту штуку Наливайке, он тебе точно скажет. Насколько я помню, в протоколе вскрытия написано: "рана в затылок нанесена круглым в сечении предметом с плоской поверхностью…"

Глюк забрал секачку из рук Жуковского, несколько раз взмахнул ею.

— Нет, Жорик, ударили ее именно этим: плоское, широкое и короткое лезвие. Она, должно быть, хотела зайти в туалет, или только что вышла оттуда; убийца ждал ее здесь, в буфетной. Или не ждал, с кем-то разговаривал, и она услышала то, что ей слышать не полагается. В любом случае, убийца ее увидел и попытался заставить мадемуазель замолчать: сначала задушить, но сил не хватило, мадемуазель вырвалась. Тогда он схватил со стола то, что подвернулось под руку – этот топорик, но мадемуазель уже убегала, поэтому ранение поверхностное, вскользь. Мадемуазель пятилась, и потому не заметила букс, наступила на него: вот тут, — Глюк топориком указал на изломанные кустики, привлекшие давеча их внимание. — Убийца преследует ее, топорик он держит в руке; она поднимается, и уже бежит, повернувшись спиной к своему убийце, но успевает сделать только один или два шага, убийца настигает ее и ударяет молотком по голове. А потом спокойно возвращается в дом, моет топорик под краном, моет руки, и, как ни в чем ни бывало, выходит к гостям. Я думаю, на все-про все у него ушло не больше десяти минут.

Згуриди протер пенсне и спрятал его в карман пиджачка.

— Браво, Холмс! — насмешливо произнес он. — Вам осталось только назвать имя этого убийцы…

— Хм… Имя, — Глюк вернулся в буфетную, положил секачку на прежнее место. — Имя я тебе пока что сказать не могу. Маленького роста, с маленькими руками, скорее всего, левша…

Жуковский изобразил аплодисменты, легонько похлопав в ладоши.

— Без всякой иронии: действительно, браво. Однако домыслы, Феликс, остаются домыслами, надо доказать…

— Жорик, я уверен, что на ужин в тот вечер было что-то с рубленым укропом, молодая картошка, например. Прислуга в этом доме имеет привычку оставлять мытье посуды на потом – вот как сегодня. Кто-то из присутствующих в тот вечер выходил в туалет и отсутствовал довольно долго; найди этого человека.

— Этим займется полиция. Но ты все же объясни мне, тупому: почему левша и почему маленького роста? Маленькие руки – это понятно, но остальное…

— Вот, смотри, — сказал Глюк и снова взял топорик в руки. — Я стою напротив тебя и хочу тебя ударить. Я бы, конечно, на его месте замахнулся бы и ударил сверху, но он (или она, если на то пошло) нанес удар параллельно плоскости пола. В таком случае я наношу удар в левую сторону груди – там, где сердце. Но совсем не там, где печень. Рост мадемуазель был метр пятьдесят пять, насколько я помню; и если я одного с ней приблизительно роста, и держу топорик в левой руке… Вот теперь можете аплодировать.

Глюк снова положил секачку на прежнее место.

— То есть ты хочешь сказать, что убийцей была женщина? Слушай, а ведь очень логично! — встрепенулся Жуковский. — Горничная и лакей. Никакого сговора между ними не было, все получилось случайно, спонтанно. Они убирают посуду, украдкой целуются – здесь их никто не видит, остальная прислуга в кухне, а горничная Маша, как я понимаю, посвящена в тайну. Мадемуазель Рено моет руки в коридорчике и слышит звуки поцелуев. Возможно, что и видит – если в коридоре было темно, а в буфетной горела лампа, то через кисею ей все прекрасно видно. Возможно, она не смогла сдержать крик негодования – для гувернантки, старой девы вид целующейся парочки был, должно быть, отвратителен.

— Жорик, но ты же читал протокол вскрытия! — возразил Глюк. — Она же вовсе не была старой девой, доктор написал, что она рожала хотя бы раз.

— Ой, все равно! — отмахнулся Жуковский. — Даже еще хуже – бывшие грешницы смотрят на грешниц нынешних с завистью: им же самим уже нельзя! И оттого обличают порок куда яростней, чем те, кто никогда не грешил. Да, так она вскрикнула, или же сказала что-то обличительное, пригрозила поставить в известность барыню. Горничная бросается на гувернантку, пытается ее задушить, та вырывается; горничная хватает топорик, наносит рану: девушка слабая, удар получается неопасный. Гувернантка убегает, и тут уже ее догоняет лакей и добивает ударом по голове…