Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

А Синявский, Петр Иванович, напротив Зотикова, мог обозревать внутренность комнаты.

— Вы очень нам помогли, Никита Иванович, — сказал Глюк. — Ну, и два самых последних вопроса, уже не про тот день, а про вчерашнее утро. Не скажете ли, вы Костика, помощника садовника, вчера утром на даче видели? И когда вы с дачи уезжали – до того, как барышень и прислугу увезли в участок, или после того?

— Костика? — Никита Иванович наморщил лоб, и снова затеребил усы. — Да вроде нет, не видел. Да не до Костика мне было, в таком-то ужасе… Ах, господи, воля твоя, видел, как же, видел – Полюшка мячик уронила, когда мы уж в коляске сидели, а Костик этот мячик и подал. Еще и господина Цванцигера, Генриха Михайловича, ненароком толкнул, когда за мячиком гнался – тот по дорожке покатился. А полицейская линейка после нас уже поехала, потому что мы ей своей коляской дорогу загородили.

— А господин Цванцигер откуда взялся? — удивился Квасницкий.

— Ну, как же! За ним сразу же и послали, городового околоточный послал – на его же даче пожар! Господин Цванцигер и страховую компанию оповестил, и на дачу приехал вслед за мною. Его же имущество, Генриха Михайловича!

— Спасибо, Никита Иванович, вы очень нам помогли, — вежливо сказал Глюк.

Глюк с Квасницким откланялись.

В дверях гостиницы они столкнулись с Жуковским, спешившим (вы, конечно, помните) за управителем.

— Сам полицмейстер взялся расследовать, — на минутку остановился перекинуться с ними словом Жуковский. — Собрал всех в своем кабинете, допрашивает. Выясняются новые обстоятельства – перчаточку-то украли, с веревки сняли, еще в то утро, когда мадемуазель погибла!.. А сейчас ему Зотиков нужен.

— Всех? И тех, кто в гостях был? Синявского, Воробейчиков…

— Нет, только домашних и Семена. Петрищенко тоже убит был, чтоб вы знали!

— Знаем, — сказал Глюк.

Жуковский умчался.

Глюк с Квасницким вышли на бульвар.

Молодые люди обтрепанного вида, караулившие их появление, потрясая блокнотами кинулись к ним, как свора собак к брошенному им куску мяса.

Глюк с Квасницким нырнули обратно в вестибюль гостиницы.

О, известность! Вернее, оборотная ее сторона!

— А что, Порфирий, — спросил Квасницкий у швейцара, — задняя дверь в вашем отеле имеется?

— Имеется – как ей не быть, — сказал Порфирий. — А только там тоже пятеро дежурят, от "Листка" двое, и от "Вечерних известий", и от "Скандала" (так называли в городе газетку в один листок, носившую французское название "Le scandale").

— Через ресторан разве что? — задумчиво произнес Квасницкий. — Может, уйдем?

Ушли – правда, Квасницкому пришлось пожертвовать два полтинника, один швейцару, другой – извозчику для проведения отвлекающего маневра: швейцар отправился за извозчиком, будто бы для Глюка, репортеры подтянулись к центральному входу, обступив извозчичью пролетку. А в это время Феликс Францевич и Леонид Борисович незамеченными вышли из дверей ресторана.

Глюк был молчалив и сосредоточен.

Впрочем, пока друзья не свернули за угол, Ленчик тоже хранил молчание.

За углом Глюк сказал:

— Понимаешь, Ленчик, я еще не вполне уверен. Чтобы убедиться окончательно, мне нужно на Фонтан съездить. Ты со мной?

Вместо ответа Квасницкий остановил проезжавшего мимо извозчика.

Всю дорогу до самой шестой станции Фонтана Глюк хранил молчание.

То есть, строго говоря, с его уст слетали некоторые слова, из которых Квасницкий пытался составить себе представление о том, что занимало мысли Феликса Францевича. Но, должно быть, логические способности умов творческих (журналистов, каким был Квасницкий) отличаются от логических способностей умов аналитических (как у Глюка), и даже приблизительно представить себе ход мыслей Феликса Францевича Квасницкий не мог.

Даже записав эти некоторые слова и целые фразы в блокнот. Столбиком:

"Вымыть банку…

Настоящий немец, из Германии…

Так заметать следы, по-детски…

Съел что-то не то…"

Ну, вы, наверное, уже догадались, кого имел в виду Глюк, Феликс Францевич – но вот Квасницкому это никак не удавалось. И не только из-за особенностей своего творческого мышления – но и потому, что информации у Квасницкого явно недоставало.

Причем тут банка, если керосин был вначале в бидоне, а потом в бутыли?..

Откуда еще может происходить настоящий немец, как не из Германии?..

Разве что со следами, так по-детски заметенными (палочкой перековырянными) Квасницкому было более-менее ясно.

Так что Квасницкий терялся в догадках, Глюк морщил лоб в раздумьях, лошадка извозчика цокала копытами размеренно и не очень быстро.

У ворот дачи нынче дежурил незнакомый городовой.

— Пускать никого не велено.

Пришлось ехать в участок.

Околоточного, Константина Аркадьевича, на месте не оказалось – уехал с утра в город.

Письмоводитель, Акинфий Мефодьевич, принял радушно, сказал, что Заславский скоро должен прийти, предложил конфетки из бонбоньерки (нынче он угощался "подушечками").

От угощения Глюк и Квасницкий отказались.

— А что, Акинфий Мефодьевич, вы ведь давно здесь, на Фонтане живете? И все про всех знаете? — спросил Глюк.