Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

Заславский даже подивился: в глазах у господина Глюка будто бы даже огонь пыхает, сам как бы даже выше ростом стал, в струночку вытянулся, и словно бы от напряжения дрожит.

— Теперь ты знаешь, кто злодей? – спросил Квасницкий.

— Догадываюсь…

Тут от ворот городовой кликнул околоточного:

— Ваш бродь! А хозяина дачи можно впустить? Просются!..

Глюк кивнул.

— Впусти, Нерода! — крикнул околоточный.

Ворота приотворились, в щель протиснулся и направился к дому по аллейке семенящими шажками невысокий толстенький господин, прилично одетый, с тросточкой. В левой руке.

— Околоточный, ничего не понимаю! — воскликнул он еще издали. — Почему вы на мою дачу не пускаете меня, но пускаете посторонних? Где мой садовник Семен? Это не есть порядок! А, Леонид Борисович, здравствуйте! — сказал он, приблизившись.

Говорил господин с некоторым акцентом, глаза его (под стеклами очков) перебегали с лица Глюка на лицо Квасницкого и обратно.

— Вот, позвольте представить, хозяин дачи, господин Цванцигер, Генрих Михайлович, — сказал Квасницкий. — А это, Генрих Михайлович, не посторонние, это господин Глюк, Феликс Францевич. Он оказывает помощь полиции в расследовании преступления.

— Очень приятно, — вежливо сказал Цванцигер и протянул Глюку руку. Рука эта была маленькой, узкой, и с тонкими короткими пальчиками.

— Здравствуйте, — сказал Глюк, неотрывно глядя на эту почти детскую ладошку. И сунул свои руки в карманы. — Будем знакомы.

Вышла сцена не весьма приятная: стоит господин, немолодой уже, возле веранды, с протянутою для рукопожатия рукою, а с веранды, засунув руки в карманы светлых брючек, словно бы свысока взирает на него молодой человек щегольского, и даже слегка нагловатого вида.

Господин Цванцигер, кхекнув, взял трость в правую руку и, повернувшись к Заславскому, повторил:

— Это не есть порядок, что мой садовник опять не работает. Сад не может находиться в небрежении, вы должны это понимать, околоточный! После пожара работы тем более много!

— Вызван полицмейстером, его высокоблагородием господином Воскобойниковым, — сказал Заславский. — Так что я тут, Генрих Михалыч, не виноват. Обратитесь в полицейское управление.

Цванцигер опять кхекнул и засеменил вокруг дачи, в сторону розария.

Глюк с Заславским переглянулись. Квасницкий, слегка порозовев, шепотом спросил:

— Ты думаешь, это он?..

Глюк хмуро кивнул.

— И что же теперь?.. — шепот Квасницкого прозвучал тревожно.

Глюк, ни слова не говоря, спустился по ступенькам и направился вслед за Цванцигером вокруг дома.

Генрих Михайлович бродил среди роз, покачивая головой, очки его, то и дело ловившие послеполуденные яркие солнечные лучи, пускали время от времени зайчиков. И лицо его в такие моменты, со слепыми и слепящими стеклами очков, казалось зловещим.

— Какой убыток! — сказал Цванцигер, увидев Глюка. — Сколько лет выращивались эти розы, и в один час погибли! — голос его звучал сухо и без какой-либо эмоции. И слегка дрожал – или это Феликсу Францевичу только показалось?

— Да, — сказал Глюк. — И мальчики тоже росли столько лет, и в один час погибли. И еще один мальчик, тоже погиб, но в другой час. И безобидная гувернантка…

— Ich verstehe nicht*! Я вас не понимаю! — чуть не взвизгнул Цванцигер, и стекла его очков снова пустили зловещих солнечных зайцев. — Что вы имеете мне сказать? Я говорил про розы, Rosen!..

— Да, — кивнул Глюк, — розы, безусловно, жалко. Но ведь четыре человека погибли на этой даче, за каких-то три дня. И трое из них – совсем дети…

— О, — заговорил Цванцигер, облизнув губы, — да, Ja, очень жалко, конечно. Но полицаймайстер – он разбирается, он разберется… — и Цванцигер снова кхекнул. — И вы ему будете помогать, конечно, Herr Gluck! — и опять "кхе-кхе".

— Конечно, — согласился Глюк. — Только вот не могу никак понять – Алешу с Николенькой почему? Ну, мадемуазель Рено – вы, наверное, ее прежде знали. Костик, Семена племянник, вас, должно быть, видел, может быть, шантажировать пытался? Но мальчиков, мальчиков-то – почему, Генрих Михайлович?

Цванцигер снова облизнул губы и сделал два шажка в сторону Глюка. Трость его торчала у него под мышкой, и он нащупывал ее рукоятку, и все не мог нащупать.

— Полно, Генрих Михайлович, со мной вам не справиться, да и свидетели в этот раз имеются, — сказал Глюк.

Цванцигер сделал еще один шаг вперед, шатаясь, отбросил трость, упал на колени, сложив руки перед грудью, как на молитве:

— Ich flehe an**! Умоляю! Я дам вам денег, много, много, sehr viel Geld***! Сто, тысячу рублей, ja!

— Господин Заславский!.. — позвал Глюк.

—————————————

*я не понимаю (нем.)

**умоляю (нем.)

***много денег (нем.)

Разговор 12

— Опять вы, господин Глюк? — всего благодушного настроения полицмейстера не хватило, чтобы не вознегодовать на такую досадную помеху. И так не ко времени! — И вы, господин Квасницкий! Считайте, что доигрались!

— Ваше высокоблагородие! — это околоточный, Заславский, вмешался, — позвольте доложить!

Полицмейстер повернул к Заславскому свое слегка побагровевшее крупное лицо, нахмурил брови:

— Ну?