Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Эта история, мне думается, началась более тридцати лет назад, и не у нас, а в Швейцарии, откуда родом была покойная мадемуазель Рено, и откуда происходит господин Цванцигер. Сомневаюсь, кстати, что это настоящее его имя, но, думаю, если навести справки в Швейцарии, многое можно выяснить. Например то, что мадемуазель Рено прежде была замужем…

Полицмейстер нехотя кивнул:

— Мы запросили швейцарскую полицию. Рено – это ее девичья фамилия. Замужем была, но недолго, два года всего, имеет ребенка, девочку, то есть девочка уже взрослая, живет в приюте для душевнобольных. Приют частный, и Рено переводила из России деньги на содержание ребенка. А ребенок носит фамилию Бреммер.

— Вот как? — Глюк посмотрел на Цванцигера – тот закрыл лицо руками. — Ваша настоящая фамилия Бреммер, Генрих Михайлович? И, должно быть, вы не только не Цванцигер, но и не Генрих, и не Михайлович? Вы не просветите нас, господин полицмейстер?

Воскобойников погладил усы, хмыкнул, скорее удивленно, чем недовольно, и сказал:

— Отец Рено – преподаватель словесности в частном пансионе, дочь его получила подготовку школьной учительницы и нашла место в немецкой части Швейцарии, в сельской школе. Очень скоро она вышла замуж за сына владельца местной сыроварни Конрада Бреммера – против воли и своего отца, и старшего Бреммера. Через время Конрада Бреммера обвинили в изнасиловании и убийстве работницы сыроварни, но он успел бежать, бросив беременную жену. Полиция его так и не нашла, хоть и искала.

— Вот, Никита Иванович, та страшная тайна Матильды Яковлевны, которая не позволила ей выйти за вас замуж – она была уже замужем, замужем за насильником и убийцей! — повернулся Глюк к Зотикову. Цванцигер (или уж называть его настоящим именем, Бреммер?) глухо при этих Глюка словах застонал. — Матильда Яковлевна, отказавшись от замаранного имени и приняв девичью фамилию, поступила на службу к Полоцкой и уехала в Россию. Ее муж, насильник и убийца, тоже взял себе новое имя, раздобыл документы – опять убили кого-нибудь, а, Бреммер? – и, желая быть подалее от места своего преступления, и, должно быть, от брошенной им жены, бросился в бега. А то, что и он перебрался в Россию, в том нет ничего странного – страна наша велика, и затеряться в ней легче, чем, допустим, в Германии или Австрии. И немцы, приехавшие сюда работать и наживать капиталы, давно у нас никого не удивляют. И как мы привыкли думать: мадемуазель – значит, француженка, а ведь она может быть и из Бельгии, и из Люксембурга, и из Швейцарии. А раз немец – значит, происходит из Германии! Или же наш, русский. А про Австрию, и про тот же Люксембург, ту же Швейцарию мы обычно и не вспоминаем! И за тридцать лет Бреммер успел привыкнуть быть Цванцигером, и думать забыл о своем преступном прошлом, и не думал о своем преступном настоящем – ведь раз он женат, и жена его жива, то по всем законам брак его с Людвигой Карловной незаконен. А ведь деньги – у нее, у Людвиги Карловны! И сыновья – незаконнорожденные сыновья ваши, Бреммер!

Цванцигер (уж оставим ему его прежнее имя – как-то так его называть привычнее!) сидел, закрыв руками лицо, и звуков более никаких не издавал.

— Жаль, конечно, что прежде я этого не знал, Михаил Дмитриевич, — продолжал Глюк. — Только сегодня до меня дошло, что натуральный немец может не только из Германии происходить, но и из Швейцарии. А когда письмоводитель Фонтанского участка, Акинфий Мефодьевич, рассказал мне, что Цванцигер-Бреммер еще и швейцарские сыры на сыродельне Брейгеля завел, тут уж…

Феликс Францевич руками развел.