Сыскные агенты вернулись на второй этаж, где на лестнице перед стеклянной дверью теснилась вся ночная смена персонала гостиницы. Людям было запрещено расходиться до тех пор, пока с каждым из них не поговорят полицейские или чины прокуратуры. Мера казалась негуманной, поскольку люди были утомлены бессонной ночью, а ожидание могло растянуться надолго, однако, по-своему оправданной: во время розыска по горячим следам полиция не могла тратить время на поиски разошедшихся по домам людей.
— Кто швейцар? — спросил Иванов, обращаясь к группе мужчин и женщин, расположившихся на лестничных ступенях и вдоль стен.
Крупный дюжий мужик лет тридцати с небольшим живо вскочил со ступеньки, на которой расслабленно дремал, и с трепетной готовностью встал навытяжку:
— Готов служить, ваши благородия!
— Называй нас сыскными агентами, а этого низкопоклонства не надо, — отмахнулся Агафон Иванов и, взяв швейцара за локоть, повёл его вниз, на первый этаж, подальше от посторонних ушей. — Скажи-ка, Степан, ты помнишь девицу из гулящих, которая с барином богатым перед полуночью пришла, а ушла одна около двух пополуночи. Такая вся в зелёном была, с золотистым позументом по краю воротника и манжет, с вуалькой?
— ДолжОн помнить, — важно пробубнил Степан, — ведь ежели проходила, то должОн помнить.
И замолк.
— И что? — поторопил его Владислав Гаевский. — Помнишь или нет?
Швейцар замялся, откашлялся, переступил с ноги на ногу, поскрёб пятернёй в широком затылке, потом поднял умученные глаза:
— ДолжОн помнить, но… но не помню. Разрази меня гром! То есть, как они явились — помню. Такие весёлые были, барин зонтиком помахивал… А вот как мадама с позументом на воротнике уходила — не припоминается… Может, она с какими другими людьми перемешалась? У нас ведь после полуночи многие из ресторана разъезжаются, и не только парами, а целыми компаниями. А когда их выходит человек пять-шесть, поди разбери, кто из ресторана, кто — из номеров.
— Ну, ладно, Степан, оставим это, — вздохнул Иванов. — А вот скажи, может другую пару ты помнишь? Пришли в половине второго ночи, ушли в четверть шестого. Мужчина был одет в песочного цвета пальто, с тростью из красного дерева, дама — в тёмно-синем жакете, синее платье, шляпка с синей вуалькой, на проститутку не похожа. Подумай хорошенько, помнишь?
На этот вопрос швейцар ответил практически не раздумывая:
— Помню, а как же, под утро посетителей всегда меньше, а я со своего места не отлучался. Конечно, помню!
— А ты не запомнил лица этой дамы? Ну, так, чтоб смог узнать?
— Никак нет, господин сыскной агент. Прошли они быстро, она всё отворачивалась. Да я и не приглядывался. На кой мне?
— А что они сделали, когда вышли из гостиницы?
Степан замолчал на мгновенье, припоминая, потом уверенно проговорил:
— Пошли пешком в сторону Знаменья. Извозчики, вон, видите, у нас здесь стоят, у самых, почитай, дверей, а они не стали брать извозчика, а пошли пешком.
— Ты уверен?
— Так точно-с! — заверил швейцар, — Уверен! Я тогда это ещё про себя отметил. У нас ведь как обычно? под утро господа уже все устанут от развлечений и им домой поскорее охота, на собственные перины. Ну, и, конечно, извозчик — это самое лучшее. Редко, кто пешком уходит.