Убийство на Знаменской

Гаевский стремглав бросился в прихожую: за вешалкой действительно стояла трость, скрытая от глаз полой длинного пальто песочного цвета. Трость выглядела добротной, её без преувеличения можно было назвать вещью благородного человека: рукоять в форме львиной головы с развевающейся гривой, чёрные бусинки-глаза, четыре латунных кольца в верхней части, аккуратные буквы SHCAFF — всё в точности, как на эскизе филёра. Взяв её в руки, Владислав повернул нижнюю часть трости относительно верхней на 180 градусов против часовой стрелки: по линии разреза одного из колец показалась щель, в которой блеснула холодная сталь клинка. Владислав развёл руки в стороны и увидел пугающего вида оружие куда длиннее морского кортика, кинжала или охотничьего ножа, хотя и короче палаша. Обоюдоострым отполированным клинком дюймовой ширины можно было одинаково хорошо и солнечные зайчики пускать, и животы резать. Подойдя к окну, сыщик самым внимательным образом изучил лезвие, особенно возле рукояти — в этом месте очень часто остаётся засохшая кровь, особенно в тех случаях, когда оружие не очень тщательно отмыли. Несмотря на всё желание найти хоть что-то подозрительное, Владислав был вынужден признать, что клинок находится в идеальном состоянии и никоим образом не уличает своего владельца в совершении убийства.

Владислав принёс трость Путилину, который, прервав на минуту разговор с Чижевским, лично осмотрел её. Подобно Гаевскому он встал перед окном и самым тщательным образом изучил клинок с обеих сторон. Никак не выказав неудовольствия результатом, Путилин собрал трость и отдал её следователю.

— Скажите, господин Чижевский, а почему вы увольняетесь с завода? — поинтересовался он.

Вопрос этот, никак не вязавшийся с предыдущим разговором, как будто бы озадачил подозреваемого.

— Потому что государство полностью выкупает у частных акционеров их доли, и «Обуховский сталелитейный завод» превращается в полностью казённое предприятие. Соответственно происходит изменение штатов. Для меня сие означает потерю работы.

— То есть, вы не сами нашли новое место, это вас отставляют от старого, — подытожил Путилин. — А скажите, Константин Владимирович, вам довелось знавать Кузнецова Кузьму Фёдоровича?

— Кузнецов? Был мастер такой на заводе, но его звали не Кузьма. Постойте… Ну да, знаю, Кузьма Кузнецов — это домовладелец, у которого я некоторое время жил, в доме у Поцелуева моста.

— Что вы можете о нём сказать?

— Да ничего особенно хорошего. По совести говоря — каналья! Слишком любит деньги и не видит за ними людей.

— То есть ваши отношения были не очень хороши…

— Да, думаю можно сказать так.

— … или, может быть, они — ваши отношения то есть — были очень плохи? — закончил фразу Путилин, пристально вглядываясь в лицо собеседника.

Чижевский промолчал, опустив глаза. Повисла пауза, которая с каждой секундой становилась всё тяжелее.

— Что ж вы так примолкли, господин Чижевский? Я, кажется, задал очень неудобный для вас вопрос? Особенно, ежели взять на ум ваше обещание поквитаться с Кузнецовым.

— Я не обещал с ним «поквитаться». Я обещал наказать его спесь законным образом — путём подачи жалобы Губернатору. Я даже высказался словами поговорки, дескать, и на вашу спесь, господин Кузнецов, пословица есть.

— Ну, а он?

— А он давай брать на арапа.

— То есть вы признаёте конфликт.

— Признаю ругань, брань. А более ничего не признаю, поскольку ничего более и не было.

— А вы знаете о том, что в ночь с шестого на седьмое августа господин Кузнецов был убит?

— Первый раз слышу. Я, знаете ли, не слежу за его судьбой.

— Газет не читаете? — Путилин с ехидцей скосил глаза на «Санкт-петербургские ведомости», лежавшие на письменном столе. Именно эту газету Чижевский пролистывал перед появлением полиции.

— Газеты читаю. И кое-что кроме газет.

— Да, я вижу, библиотека у вас приличная, — Путилин прошёлся вдоль шкафов, заставленных книгами. — Так вот, разве вы не видели заметок об убийстве в гостинице «Знаменская» в ночь с шестого на седьмое августа?

— Видел.

— Так это как раз Кузьму Фёдоровича и убили.

— Понятно. Знаков скорби выказывать не стану, поскольку таковой не испытываю. Уж извините, лицемерить не привык. И вы, стало быть, явились ко мне потому, что узнали о моей ссоре с ним?

— Мы явились к вам потому… — Путилин примолк и выдержал внушительную паузу, сделав вид, будто читает корешки книг на полке; затем неожиданно повернулся к Чижевскому и выпалил, — потому что он был вашим соседом на втором этаже «Знаменской»!

— То есть как? — опешил подозреваемый. — С чего это вы так решили?!

— Поскольку второй номер, который занимали вы, находится рядом с третьим номером, который занимал господин Кузнецов.

Чижевский замолчал, опустив голову. Взгляд его блуждал по сторонам, ни на чём не задерживаясь, и было нетрудно заметить, как сильно он побледнел.

— Да-да-да, — покивал механически головой Чижевский, и проговорил, словно бы в ответ на собственные мысли, — и вы, стало быть, заподозрили меня…