— Помилуй Бог, Константин Владимирович, следы ваших окровавленных пальцев остались на шкафу, который вы двигали, чтобы освободить проход. Тут уж и ребёнок догадался бы, каким путём убийца проник в номер.
— Н-да? И каким же?
— Через дверь в стене за шкафом.
— Там была такая дверь? Я даже не знал об этом.
— Ну, разумеется! Про дверь вы не знали и Кузьму Кузнецова не убивали…
— Не убивал! Что же, по-вашему, я похож на убийцу?
— Открою маленький секрет, Константин Владимирович, — понизил голос Путилин, — Я уже тридцать два года ловлю убийц и поверьте, наловил их немало… Так вот, я сделал одно любопытное открытие: убийцы не похожи на убийц. Удивительно, правда?
— Я невиновен.
— Разумеется. Сие можно проверить очень легко. Назовите мне женщину, с которой вы были во втором номере.
— Это исключено. Я не могу назвать её имени. Ни при каких обстоятельствах.
— Очень жаль, — Путилин покачал головою. — Кстати, ни один бы убийца на вашем месте не назвал бы имени своей спутницы. Хотите знать почему? — спросил начальник Сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Потому что женщина в сравнении с вами — слабое звено. Спасая себя от преследования закона, она разоблачит вас на первом же — или maximum — втором допросе. Вы, насколько я успел уже понять, человек неглупый, способный мыслить перспективно, и прекрасно это понимаете. Поэтому, отказываясь назвать свою спутницу, вы фактически укрепляете нашу уверенность в вашей виновности.
Чижевский молчал. Видимо, он решил ни под каким видом не вступать в полемику с Путилиным. Тот же, напротив, хотел вызвать Чижевского на разговор и потому продолжил свои рассуждения.
— Но ваша тактика, Константин Владимирович, вас не спасёт. Мы обязательно найдём женщину, которую привёл в гостиницу Кузнецов, и она расскажет, как вы подучили её угостить жертву опием. А в том, что мы её найдём, не извольте сомневаться: вас же мы отыскали! И, уличённый показаниями соучастницы, вы отправитесь в каторжные работы как нераскаявшийся убийца. Есть у нас такая категория осужденных. На этапе досудебного расследования вы, как дворянин, будете содержаться в особой камере, но после лишения судом всех прав состояния отправитесь на Сахалин в общей колонне кандальных заключённых. В Сибири вас посадят на корабль и повезут по Амуру. Заключённые, заслужившие по суду снисхождение, будут находиться в трюме, вы же, как нераскаявшийся преступник, будете прикованы к мачте в числе прочих извергов рода человеческого. Соответственно и спать будете под открытым небом, и пищу принимать, и физиологические, так сказать, потребности справлять. Вам будет очень тяжело, уверяю. Много тяжелее, нежели другим. Поскольку вы человек с образованием, представитель благородного сословия.
— Послушайте, господин начальник Сыскной полиции, я не знаю, чем вы обосновываете свои подозрения в мой адрес…
— Тем, что убийца пришёл в третий номер из второго, в котором находились вы, — перебил говорившего Путилин.
— … но я не совершал того, в чём вы меня подозреваете.
— Прекрасно, господин Чижевский. Помогите нам это проверить. Назовите даму, которая была с вами.
— Это невозможно. Ни при каких обстоятельствах я не смогу назвать вам её.
— Клянусь вам, её имя никто не узнает. Поверьте, господин Чижевский, клятва Путилина дорогого стоит! Назовите даму, и пусть она подтвердит ваши слова.
— Давайте считать, что никакой дамы не было!
— Гм… Мы знаем, что она была.
— Это почтенная замужняя дама. И её имя не будет замарано этой историей!
— Ха-ха-ха, — Путилин вдруг зашёлся искренним заливчатым смехом, — рассмешили вы меня, батенька. Ну, прям анекдот какой-то, а не история с убийством. Ха-ха, почтенная дама, которую вы повели в гостиницу с почасовой сдачей номеров. Вы сами себя слышите, господин Чижевский? В этакое место ведь проституток водят! Не находите ли вы сами противоречия в своих словах?
— Вы ещё начните мне указывать, куда мне вести мою даму… — огрызнулся Чижевский. Было видно, что он растерян; он не мог выбрать правильную линию поведения и сам же это чувствовал. И от этого только больше терялся.
— Плохой ответ, Константин Владимирович, очень плохой, — Путилин покачал головой. — Не вздумайте так защищаться в суде: пойдёте в каторгу в кандалах, ей-ей, пойдёте! Даже самый наивный присяжный поймёт, что вам ровным счётом нечего сказать в своё оправдание.
— Да что вы всё меня каторгой стращаете?
— Почему, почему? Да потому что так и будет!
— Вы не допускаете, что ваши выводы могут быть ошибочны? Вы не допускаете виновность коридорного? Вы не подумали о том, что шкаф двигали лишь для того, чтобы запутать вас?