– Это твой дядя всего лишь, – пояснила для Карлайл леди Пастерн.
– Мне следует пойти прямо туда и извиниться перед Карлосом за то, как гадко с ним обращались, – бушевала Фелиситэ, но в ее голос вкралась нотка неуверенности, и она обиженно посмотрела на Карлайл.
– Если кому-то и причитаются извинения, – возразила ее мать, – то как раз Карлайл. Извини, дорогая, что тебе пришлось претерпеть эти… – она сделала брезгливый жест, – эти поистине невыносимые знаки внимания.
– Господи боже, тетя Силь, – начала в остром смущении Карлайл, но спасла ее Фелиситэ, которая разразилась слезами и выбежала вон из комнаты.
– Наверное… – Мисс Хендерсон встала.
– Да, пожалуйста, пойдите к ней.
Но не успела мисс Хендерсон подойти к двери, которую Фелиситэ оставила открытой, как в коридоре раздался голос Риверы.
– В чем дело? – отчетливо произнес он, а Фелиситэ, задыхаясь, ответила:
– Мне надо с тобой поговорить.
– Ну разумеется, если хочешь.
– Тогда сюда.
Голоса стихли и снова неотчетливо зазвучали в кабинете. Дверь между кабинетом и гостиной с грохотом захлопнулась с той стороны.
– Думаю, их лучше оставить в покое, – сказала леди Пастерн.
– Если я пойду в свою комнату, она, когда все закончится, возможно, поднимется ко мне.
– Тогда идите, – безотрадно согласилась леди Пастерн. – Спасибо, мисс Хендерсон.
– Что вы затеяли, тетя? – спросила Карлайл, когда мисс Хендерсон вышла.
Чуть отвернувшись, чтобы пламя камина не дышало ей в лицо, леди Пастерн объяснила твердо:
– Я приняла решение. Полагаю, избранная мной линия поведения в этом вопросе была ошибочной. Предвидя мое неизбежное сопротивление, Фелиситэ встретила эту личность в его собственном окружении и, как, думаю, сказала бы ты, утратила перспективу. Трудно поверить, что она не одумается теперь, когда видела его в нашем доме и могла наблюдать его чудовищные выходки, его нескончаемую вульгарность. Уже очевидно, что она заколебалась. Я не устаю напоминать себе, что, в конце концов, она де Футо и де Суз. Разве я не права?
– Это заезженный трюк, дорогая тетя. И не всегда срабатывает.
– Но сейчас срабатывает. – Леди Пастерн поджала губы. – К примеру, она увидела его рядом с милым Эдвардом, к которому всегда была привязана. О твоем дяде как желанном контрасте ничего не могу сказать, но по крайней мере его костюм не выходит за рамки приличий. И хотя я глубоко негодую, милое дитя, что ты в моем доме вынуждена терпеть знаки внимания этого животного, это, безусловно, произвело должное – и к тому же неприятное – впечатление на Фелиситэ.
– Вот именно неприятное, – отозвалась, розовея, Карлайл. – Но, тетя Сесиль, он ведь повел себя так со мной, чтобы сыграть гадкую шутку с Фелиситэ, приструнить ее и заставить образумиться.
Леди Пастерн на мгновение прикрыла глаза. Карлайл вспомнилось, что такова у нее обычная реакция на сленг.
– И боюсь, – добавила она, – Фэ на нее клюнула.
– У Фелиситэ она может вызвать только отвращение.
– Не удивлюсь, если она откажется пойти сегодня в «Метроном».
– На это я и надеюсь. Но боюсь, она пойдет. Думаю, она не уступит так легко. – Леди Пастерн встала. – Что бы ни случилось, я разорву этот роман. Ты меня слышала, Карлайл? Я положу ему конец.
За дверью в дальнем конце комнаты голос Фелиситэ взвился пронзительным крещендо, но слова остались неразборчивы.
– Они уже ссорятся, – удовлетворенно сказала леди Пастерн.
III
Эдвард Мэнкс сидел с бокалом портвейна в руке, на столе остывала чашка кофе, а его мысли бродили кругами, все расширяющимися от освещенного свечами стола. Он смутно подметил, что Морено и Ривера подсели к лорду Пастерну. Голос Морено, громкий, но как будто дряблый, тянул и мял фразу за фразой.
– Ну да, конечно. Не волнуйтесь, все у нас в кармане. Они просто со стульев попадают. Ладненько, пройдемся еще раз. Будет.
Лорд Пастерн ерзал, запинался, хмыкал, жаловался. Ривера, откинувшись на спинку стула, молча вертел в руке бокал. Мэнкс, отметивший, как часто в него доливали, задумался, а не набрался ли аккордеонист.