Затем он рассказал, что семь жертв полиции удалось опознать, хотя в обвинениях указано только шесть. Седьмым был Арчибальд Грэм Аллен, двадцативосьмилетний житель Глазго (та самая «омлетная смерть»), но его удалось опознать по слепку зубов только после того, как список обвинений был утвержден окончательно. Кроме того, он предупредил, что присяжные услышат показания трех жертв покушений на убийство, хотя в обвинениях указано лишь две жертвы: Карла Стоттора по информации, предоставленной обвиняемым, отследили слишком поздно, чтобы включить его в официальное обвинение. Прокурор Грин утверждал, что все преступления имели между собой нечто общее:
1) все жертвы – мужчины;
2) каждый из них встретил обвиняемого в публичном заведении;
3) он не знал никого из них до встречи с ними;
4) у всех жертв (за одним исключением) имелся адрес постоянного проживания;
5) они все были задушены;
6) некоторые из них были гомосексуальны, другие занимались проституцией.
По последнему пункту суд заранее согласился с протестом защиты касательно того, что никто из жертв не умер по причине отказа от сексуального акта с обвиняемым и что гомосексуальность жертв была лишь совпадением из-за характера пабов, посещаемых обвиняемым: ориентацию в этом случае нельзя назвать мотивом для убийства.
Выбирая релевантные отрывки из объемного признания, записанного Нильсеном во время допроса в полиции, мистер Грин рассказал присяжным обо всех пятнадцати убийствах, в особенности подчеркивая то, как сам Нильсен их описывал. Смерть истощенного молодого человека, чьи ноги поднимались и опускались циклическими движениями, пока он умирал, смерть Малькольма Барлоу, убитого, пока он лежал без сознания, поскольку для Нильсена оказалось слишком хлопотно вызывать «Скорую» во второй раз, и смерть Гвардейца Джона, трижды задушенного и под конец утопленного – все это вызвало у присутствующих недоверчивое перешептывание. Сильный, хорошо поставленный голос прокурора не нуждался в преувеличениях или приукрашиваниях, чтобы возыметь должный эффект. Он назвал рассказ Нильсена о смерти Гвардейца Джона «леденящим душу» (судья девять дней спустя назвал его «ужасающим»), и очевидное потрясение на лицах нескольких присяжных показало, что эпитет он выбрал верный. Зрители, сидевшие на скамьях под самым потолком зала, синхронно взглянули при этом на молчаливого обвиняемого с недоверчивым изумлением.
Прокурор также упомянул, что Нильсен приобрел превосходные навыки мясника в армии, и подтвердил, что обыск сада на Мелроуз-авеню позволил обнаружить еще «как минимум восемь тел», которые сжигали там в костре. Гораздо менее релевантными, но куда более эффективными оказались цитаты из признания Нильсена, которые прокурор зачитал присяжным. Об убийстве истощенного молодого человека Нильсен сказал: «Это было легче, чем отнять конфетку у ребенка». О другом: «Кончился день, кончилась выпивка, кончился человек». Когда его спросили о его галстуках, Нильсен ответил, что начинал с пятнадцатью галстуками в запасе, а теперь у него остался лишь галстук на прищепке, а на вопрос о том, как много тел могло лежать у него под половицами одновременно, он ответил: «Не знаю, как-то не пересчитывал». Здесь стоит помнить, что допросы в полиции проводились в крайне расслабленной атмосфере. Мистеру Джею и мистеру Чемберсу требовалось держаться с арестованным «приятельски», чтобы вытянуть из него как можно больше информации (в конце концов, на той стадии он был их единственным источником), и Нильсен не хотел делать ситуацию для себя только хуже, поэтому старался сотрудничать. В результате на этих допросах было много смеха и неформального общения, поскольку они обращались друг к другу в дружеской манере, чтобы немного снизить невыносимое напряжение, создаваемое самими откровениями. Шутки в этих обстоятельствах могли быть довольно бестактными, но это не так уж и важно. Однако они обрели важность, когда их озвучили присяжным. Как и комментарий Нильсена о том, что он взял на себя «роль квази-Бога». При неуместном подчеркивании эти слова создают впечатление некой миссионерской мании величия, что далеко от правды. «Я не помню, чтобы говорил что-либо из этих вещей во время убийств, – писал Нильсен позже в своей камере. – На допросах в полиции я говорил уже в ретроспективе». Мне он писал: «Теперь, когда суд принял тот «факт», что я считаю себя Богом, я стал получать безумные письма от религиозных фанатиков… и все лишь потому, что выдал полиции классическое психиатрическое клише. Интересно, напечатает ли пресса, если я скажу: «В тот момент я был убежден, что я – император Китая?» «Роль квази-Бога» упоминали с полдюжины раз в суде и однажды – в газетном заголовке.