Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Они встали с пола, и Нильсен пошел на кухню, где взял большой нож. Он как будто не размахивал им напоказ, а был спокоен и вел себя «нормально» в процессе. Стюарт решил ему подыграть: извинился за то, что сделал ему больно, и прошел с ним на кухню, где помог ему вытереть кровь с лица. Потом он остался еще на десять минут, выпил стакан пива и ушел. В ближайшей телефонной будке на улице он позвонил в полицию, и те прислали в дом № 195 на Мелроуз-авеню офицера, который выслушал противоречащие друг другу рассказы Нильсена и Стюарта и решил, что это просто ссора двух любовников. Полицию довольно часто вызывают для вмешательства в семейные разборки, и большинство из них удается разрешить без дальнейшего насилия. В этом случае Стюарту предложили написать официальное заявление на Нильсена, но на следующий день полиции обнаружить его не удалось, и больше он не выходил с ними на связь вплоть до ареста Нильсена спустя два с лишним года.

Пока Стюарт давал показания, Нильсен постоянно передавал торопливые записки своему адвокату Ральфу Хаимсу, который, в свою очередь, показывал их Ивану Лоуренсу. Тот запросил короткий перерыв, чтобы защита могла обсудить дальнейшие инструкции, содержащиеся в этих записках, и суд возобновился полчаса спустя.

Перекрестный допрос Иваном Лоуренсом Дугласа Стюарта показал его ненадежность в качестве свидетеля, по крайней мере в вопросе деталей. Он предположил, что Стюарт выпил тогда больше, чем две пинты, за два с половиной часа в пабе, а значит, был пьянее, чем говорил, и его память о том вечере могла быть не такой отчетливой, как он утверждал. К такому заключению привели три важные ошибки в речи Стюарта. Во-первых, он сказал, что Нильсен представился ему как «Деннис», хотя тот никогда не использовал это имя, во-вторых, Нильсен якобы предложил ему водки, хотя тот никогда не держал ее в доме (он всегда покупал домой только ром), и, в-третьих, на доме якобы висела номерная табличка «195», хотя в действительности это не так. И почему Стюарт рассказал полиции о том, как поцарапал Нильсена, это ведь только поддержало бы версию Нильсена о его нападении на него? Свидетель ответил, что у него попросту не хватило тогда времени продумать свои ответы, плюс, по его словам, «Я как-то не привык к тому, что люди пытаются меня убить». Почему он не убежал, спасая свою жизнь, а остался, чтобы пропустить еще стаканчик? На этот вопрос адекватного ответа не последовало. Лоуренс закончил вопросом о том, продал ли Стюарт свою историю в газеты. Оказалось, что да, так и было. Мистер Крум-Джонсон спросил, в какую именно газету ушла история. Стюарт назвал «Сандей Миррор».

– И, разумеется, газета хотела от вас подробностей, а не смутных воспоминаний, – прокомментировал адвокат Лоуренс и сел на место.

Следующим свидетелем был полицейский констебль, вызванный Стюартом в ночь нападения. Из заметок, сделанных тогда на месте происшествия, стало ясно, что на рану на лице Нильсена ему никто тогда не указал, а сам он ничего такого не заметил. С другой стороны, по его словам, галстука Стюарта на месте действительно не обнаружилось, когда он пришел расследовать происшествие, из чего следовал вывод, что Нильсен успел галстук спрятать.

На следующий день, во вторник, 25 октября, суд выслушал пугающие показания двух молодых людей, которые едва не умерли от руки Нильсена. Показания эти немало поразили присяжных, поскольку обоим свидетелям спас жизнь сам убийца, который мог легко прикончить их, но не стал – в первом случае потому, что остановился, «передумав» в процессе, в другом случае он полагал, что жертва уже мертва. Для стороны обвинения это «передумал» служило явным доказательством того, что обвиняемый прекрасно себя контролировал, действовал по своей воле и играл с чужой жизнью и смертью, как будто только он мог даровать и отнимать их. Для защиты то же любопытное поведение указывало на крайнюю степень психической ненормальности и на состояние, которое психиатры называют «диссоциацией». Но для суда услышанные в тот день истории представляли собой насыщенную личную драму, которую мало кому из нас довелось испытать на себе.

Первым свидетелем был Пол Ноббс, темноволосый молодой человек двадцати одного года. Он был гладко выбрит и хорошо выглядел, но явно нервничал из-за допроса. Стоял он очень далеко и говорил еле слышно. Хотя он являлся свидетелем со стороны обвинения, младший помощник прокурора, похоже, его запугивал: он успел поторопить его с дюжину раз. Судья также велел ему говорить громче. Ноббс, казалось, дождаться не мог, когда же его наконец отпустят.