Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Во время мореходного сезона рабочий день рыбака начинался примерно в три утра и иногда продолжался вплоть до полуночи. Мужей относили на спине до лодки их жены, чтобы они не промокли. Картина получалась весьма живописная: женщины подбирали свои яркие клетчатые юбки до колен и шли по мелководью. Можно было сказать, из какой деревни идет та или иная жена, по цвету ее юбки или «шотландки»: это было что-то вроде примитивной эмблемы, которую они носили (в Инвераллочи, например, узор юбок был черно-красный). Затем, пока мужчины сражались с волнами, женщины дома потрошили и солили рыбу, раскладывая ее на пляже и на камнях, покрывая каждый доступный сантиметр пространства соленой рыбой и бросая камни в вороватых чаек, которые, крича и налетая с высоты, могли украсть до десятой части добычи за раз. На крышах маленьких домов, похожих размером на кукольные, дети ставили стулья и тоже раскладывали выпотрошенную и разрезанную рыбу, чтобы просушить ее на солнце. Когда под рыбой образовывалось мокрое пятно, это означало, что пора ее перевернуть. Цвет, звук, запах – все вместе это создавало весьма живописную картину, которая соблазнила бы любого художника. Однако чего художник не увидел бы, так это полного изнеможения жены и детей к концу дня и их опустошенного, отчаянного осознания, что, как бы много часов они ни работали, они все равно навсегда останутся бедными.

Иногда «женушка» со своими «спиногрызами» (то есть с сыновьями и дочерьми) ходила в «ближний край» в направлении Стрикена, примерно в одиннадцати километрах от моря, чтобы обменять рыбу на масло, яйца, сыр и молоко с ферм («дальним краем» считались Грампианские горы). В Стрикене и Броке имелись этакие «рынки труда», где дети могли наняться в какую-нибудь семью, которой не помешала бы лишняя пара рук и которая была готова за это заплатить. Хотя гораздо чаще деревенские поступали более эффективно, просто усыновляя или удочеряя на несколько лет соседских детей, если слишком много их собственных потомков погибли и в кровати имелось свободное место.

Кровать представляла собой деревянный ящик возле дальней стены дома или две деревянные рамы, наложенные друг на друга, куда укладывали спать всех обитателей дома, кроме родителей. Возле другой стены находился открытый очаг и деревянный стол со скамейками, за которым ели. Такие дома назывались «батт-энд-бен» (т. е. «двухкомнатный коттедж») и многие из них сохранились и по сей день: в одном из таких домов родилась бабушка Денниса Нильсена, и там же ее выдавали замуж, когда ей исполнилось двадцать. Даже язык этой области уникален для обитателей Бьюкена: это даже не диалект шотландского, а язык национального меньшинства, «бьюкенский дорический» диалект, совершенно непонятный для англичан и слабо знакомый западным шотландцам. Это тоже сказалось на изолированности жителей Бьюкена, а также на их независимости и чувстве отчужденного превосходства. Они не любят показной вежливости, поскольку считают ее напрасной тратой сил, присущей более мягкотелым и защищенным людям.

Неудивительно, что выходцев из Брока, Броудси и Инвераллочи отличает такая упорная гордость за свой народ и свое наследие. Они не выносят, когда к ним относятся свысока, и начинают громко возмущаться, если представители властей обращаются к ним по фамилии, находя это глубоко оскорбительным («За все мои годы работы государственным служащим, – писал Нильсен, – я никогда не относился ни к кому, даже к жертвам автомобильных аварий, как к просто очередному набору из лица, имени и чисел».) Кроме того, они ни за что добровольно не выкажут свое почтение аристократу. Кристиан Уотт, жена рыбака из Броудси, в своих недавно изданных мемуарах писала, что мать учила ее никогда не зависеть от милости землевладельцев, поскольку это лишало человека свободы. Для них предпочтительнее быть бедным рыбаком, чем сытой служанкой у богатой леди: «Будь ты лорд или слуга, деньги никогда не сделают из тебя человека, если с тобой самим не все ладно». Аристократы, которые ожидали, что жены рыбаков будут им кланяться, быстро лишались этих иллюзий. «Нигде на северо-востоке Шотландии я не наблюдала подобного, – писала Кристиан о середине девятнадцатого века. – Не в характере бьюкенцев это делать. Граф Эррольский пытался заставить людей в Круден-Бей кланяться ему, поскольку был недалек умом. Тогда одна женщина отняла его трость и ей же его побила»[6].