Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Последним человеком, оставшимся на ночь на Мелроуз-авеню, прежде чем фантазия стала реальностью, был Пол Дермоди, который провел с Нильсеном две недели в ноябре 1978-го. Словоохотливость Нильсена тогда была окрашена оттенком паники: «Он будто говорил не со мной, а с самим собой», – говорит Дермоди и добавляет, что, по его мнению, единственным настоящим другом Нильсен считал только свою черно-белую собаку. Нильсен и сам это подтверждает. Он любил собаку и относился к ней как к собственному ребенку: «Как только я тянусь за ее поводком, Блип начинает подпрыгивать от радости». Он даже брал ее с собой на марши протеста и демонстрации. Раз в неделю он давал ей сырое яйцо в миске. Однажды она попробовала пиво из его стакана, после чего демонстрировала признаки опьянения и никогда больше такого приключения не повторяла. За годы она произвела на свет множество щенков и была замечена за похищением котят в ответ на их мяуканье. На прогулке в парке Глэдстоун она как-то принесла Нильсену в своей пасти крошечного воробья, выпавшего из гнезда. Он пытался выходить его, кормя через пипетку, но воробей был слишком мал, чтобы выжить, так что пришлось похоронить его в саду в банке из-под пластырей с короткой запиской. Многие щенки Блип лежали там же.

Моральное падение Денниса Нильсена достигло апогея в конце 1978-го. «Я чувствовал, что потерпел поражение на всех фронтах». Карьерные перспективы были разрушены его профсоюзной деятельностью. Апатия тех коллег, которые выбрали его в качестве своего представителя, а затем отказались его поддержать, только углубила его депрессию. Кроме того, одиночество угрожало поглотить его целиком. Ближе к Рождеству ему выпало довольно много общения с участием большого количества выпивки, но к утру он все равно оставался один, в компании собаки и похмелья. Он думал: если однажды он исчезнет, никто этого даже не заметит.

Одиночество – это нескончаемая, невыносимая боль. Мне казалось, что я ничего важного в жизни не достиг, никому на свете не помог. Я думал: если я упьюсь до смерти, мое тело не обнаружат еще как минимум неделю. У меня не было никого, к кому я мог бы обратиться за помощью. Каждый день я контактировал со столькими людьми, но все равно оставался один…

Я впал в депрессию и все больше убеждался, что со мной просто невозможно жить. Это отчаянье достигло пика, когда я провел Рождество 1978-го в одиночестве. Я находил утешение в выпивке и в музыке. В канун Нового года я находился в состоянии пьяного опустошения.

Мысль о том, что даже если он встретит кого-то, то рано или поздно этот человек все равно от него уйдет, вызывала у него острый приступ жалости к себе. Тридцатого декабря он решил, что должен во что бы то ни стало выйти из квартиры и найти хоть какую-нибудь компанию. Вместо излюбленных своих мест он пошел в «Криклвуд-Армс», ирландский бар на Криквуд-бродвей, где выпивал пинту за пинтой разливного «Гиннеса». Он заметил местных полицейских констеблей, но не стал с ними говорить. Однако он успел пообщаться с другими людьми, пока не обнаружил себя посреди увлекательной беседы с ирландским юношей, который, как и он, был один.

«Именно с той ночи начался этот кошмар».

Глава 6 Жертвы

Они прошли от «Криклвуд-Армс» до Мелроуз-авеню, где засиделись допоздна, напиваясь вдребезги. В конечном итоге они разделись и вместе легли в постель, но секса между ними не случилось. Пару часов спустя Нильсен проснулся, когда начинался рассвет, и долго смотрел на юношу, лежащего рядом.

Я боялся разбудить его, чтобы он не ушел. Дрожа от страха, я задушил его, не обращая внимания на его попытки сопротивляться. Когда он умер, я отнес его юное тело обратно в постель, и это стало началом конца. Моя жизнь больше не была прежней. Я ступил на путь смерти и нового типа сожительства.