Убийство церемониймейстера

– Эх, где мои годы, где мой кортик… Ну, с Богом!

Перед тем как ехать домой, Лыков опять заглянул на Вознесенский проспект. Он спросил Василия Лукича, нет ли в доме фотографического портрета его хозяина. Тот вынес из спальни карточку в рамке.

– Вот… на Масленую снимался…

Дуткин был в дорогом рединготе, самодовольный и щекастый. И не подозревал человек, какие испытания его ожидают…

– А той француженки?

Старик, бранясь под нос, открыл ящик бюро.

– Вот она, шельма! Сколь средствов из нашего дуралея выманила…

Клотильда Лавинэ действительно оказалась молодой и красивой. На обороте портрета обнаружилась надпись: «Котику от ево киски». Лыков стал засовывать добычу в карман, когда Василий Лукич обратился к нему:

– Ваше высокоблагородие! Правду говорят, что, ежели эта шалава не отыщется, барину каторги не миновать?

– Увы, правда.

– Вы уж сыщите ее! Я за вас весь остатний век Бога молить стану, только ослобоните Илидора от каторги! Он же мухи сроду не обидел, какое тут может быть убивство? В одном только и виноват, что доверчив. А такие люди Господу более других угодны!

И старик зарыдал в голос, бормоча бессвязно:

– За ним в каторгу пойду… Пропадет Илидорчик без меня, пропадет! Сыму домик напротив темницы и стану барина соблюдать… Найдите супостатов, не дайте злу свершиться! Найдите, Христом-Богом молю…

Лыков ушел с тяжелым сердцем.

В четыре часа пополудни он ступил на московский дебаркадер. Эх, Первопрестольная! Все те же суета да грязь. Нет в тебе столичного лоска…

С вокзала Алексей направился в Никитниковский переулок. На втором от угла доме, по правой стороне, красовалась подновленная вывеска: «Мастерская ретирадников привилегированных систем». Сыщик стукнул в раму два раза. Дернулась занавеска – кто-то разглядывал его изнутри. Затем дверь распахнулась, и раздался радостный голос:

– Заходи, редкий гость, гость дорогой!

Лыков шагнул в дом и попал в объятия крепкого мужика серьезной наружности. Это был Антон Решетов, помощник Степана Горсткина.

– Будь здоров, Антон Иваныч. Где сам? Дома ли?

– Чаевничает. Будешь себя хорошо вести, и тебе нальет…

Горсткин был начальником секретной службы поповцев австрийского согласия, иначе именуемых рогожцами. Это самый богатый в империи старообрядческий толк, и капиталы там огромные. А где большие деньги, случаются большие неприятности. Степан и его люди призваны их разрешать.

Год назад с Горсткиным приключилась беда. Мишка Мазурин, непутевый сын владельца Реутовской мануфактуры, нанюхался кокаину. И решил пристрелить папашу, а потом и себя. Неизвестно, что померещилось балованному кретину после «кикера». Но Мишка приставил к голове отца револьвер и долго объяснял ему, почему тот должен умереть. Полицию Мазурин-старший умолял не звать, поэтому послали за Горсткиным. Горсткин зашел, увидел жуткую картину и начал убалтывать кокаиниста. А сам незаметно подвигался к нему от порога. Ему оставалось всего ничего, как вдруг парень выстрелил. То ли Степан что-то не то ляпнул, то ли сдали траченые нервы. Пуля попала Горсткину в голень левой ноги и раздробила кость. Больше Мазурин-младший сделать ничего не успел. Горсткин, уже теряя сознание, выбил у него револьвер, а подоспевший Антон окончательно щенка обезвредил. Но Степану отняли ногу по колено, и теперь он ходил на костылях. Мазурин-старший отблагодарил его большой суммой, а непутевого сына отослал учиться в Лондон. Где тот вскоре и кончил жизнь вследствие усиленной морфинизации…

Степан крепился, быстро выучился ходить с палками и вообще мало изменился после несчастья. Лыков, когда узнал о случившемся, испугался, что калеку выкинут со службы. Но могучий клан Морозовых отстоял Горсткина. Он сохранил должность, разве что стал реже гоняться за всякой шушерой.

Увидев гостя, инвалид попытался встать, но не успел: Лыков по-свойски уселся напротив.

– Чашка лишняя найдется?

– Да была где-то… сколотая. Как раз для таких, как ты. Чего телеграмму не дал?

– Все очень быстро случилось. Дело необычное. Мне надо получить справку из одного места.

– Из какого? Для Лешки Лыкова расстараемся!

– Хочу узнать у подземных людей из Даниловки, не привозили ли им на той неделе мертвую барышню.

Степан так и застыл с чашкой у рта. Посидел молча, потом отставил посуду и сердито сказал:

– Дурак! Ты оттудова еле ноги унес! Девять годов прошло, я думал, ты за это время поумнел. А выходит, наоборот, поглупел!

– Степан, ты на меня не ори… Просто так туда не ходят. Мне надо.

В комнате стало тихо. Горсткин возмущенно сопел, но – Алексей видел – уже думал, как сделать. Решетов сидел безмятежно. Под землю так под землю…

– Кто там сейчас «губернатором»? – спросил Степан у помощника.

– Шайтан-оглы.

– Да вы что! – обрадовался Лыков. – Я ж его знаю! Может, и он меня не забыл?

– Если не забыл, так даже хуже, – осадил сыщика Антон. – Ты ведь когда с ним говорил, фартовым прикидывался?

– Не совсем фартовым. Вольным человеком, что ищет двух мошенников.

– Какая разница! Не сыщиком, правильно?

– Ну…

– Вот обидится на тебя Шайтан-оглы за тот обман и захочет наказать!