Убийство церемониймейстера

– Он велел сказать на сыскных, я и подтвердил. Спужался. Ты ж его знаешь… Брату твоему пуля в ногу попала, он охромел. Я сразу-то и не понял. Только стон раздался… И плеск: Снулый тело в воду столкнул. Потом сиганул в лодку ко мне и кричит: «Сгреби!» Еле-еле уплыли…

– Ну?

– В Чекушах осмелился я спросить, что с Иваном. И Снулый велел: «Ефиму скажем, что попали в засаду. Фараоны его и застрелили». Иначе, мол, придется другого сторожа на кладбище искать. Я и сдрефил…

Егерь отошел к стулу, брезгливо вытер руки об куртку.

– Сволочь… Ну вас всех к такой матери! Я даю показания. Расскажу как есть, никого не пожалею. Брата убили, теперь ответите! Я-то поверил! А вы!

С Ефимом началась истерика. Он бился головой об стену и рвал на себе волосы. Пришлось отпаивать его водой. Успокоившись, Цыферов заявил:

– Хочу показать место, где закопали Ваську Питенбрюха! Это там, в холерном ряду.

– Эх! Тогда и я сознаюсь! – не выдержал Халдеев. – Пишите, ваше высокоблагородие! Все как на исповеди…

И Серега с Ефимом дали полные признательные показания. Они наговорили Снулому на бессрочную каторгу, а себе – на первый разряд[49]. К вечеру по их наводке раскопали труп барыги, и на Агейчеве теперь числилось пять убийств. Можно было начинать с ним работать.

Подручные Снулого содержались во внутренней тюрьме Департамента полиции. Маза пришлось положить в госпиталь Дома предварительного заключения. Надзор там слабый, но это никого не беспокоило. На одной ноге далеко не убежишь! Во время схватки в сторожке Лыков расколол ему пополам надколенник. Снулому закрепили ногу в гипсовой лангете и велели месяц не шевелиться.

Алексей зашел в палату. Агейчев лежал, как всегда, с сонным видом. При появлении сыщика глаза его не подобрели.

– На, читай! – сыщик швырнул мазу на грудь кипу исписанных листов. Тот начал смотреть, но скоро отложил бумаги. И так все ясно.

– Погонянка[50] тебе светит, Спиридон. Пожизненная!

– И в аду обживешься, так и ничего, – философски сказал арестант. – Заслужил – отвечу.

– А не хочешь компанию завести? Скучно одному в каторге!

– Компанию? Из этих, что ли? – Снулый харкнул на идеально выскобленный пол. – Не люди, а вши! Обгадили меня, думают, это им поможет…

– Я говорю о твоем заказчике, об Арабаджеве.

– Не знаю я никакого Арабаджева!

– Брось, Спиридон. Для чего ты его выгораживаешь? Думаешь, он тебе туда деньги будет высылать? Василий Мансурович сам гол как сокол!

– Говорю же: я такого не знаю. Чего его спасать? Знал – сказал бы. Я имел дело с посредником.

– Назови посредника!

– Полячок один, по фамилии Янович-Яновский.

– Где его найти?

– В Седьмой Рождественской улице, номер дома не помню. Там внизу кухмистерская.

– Расскажи мне о поляке.

– Ну, он пришел к Питенбрюху, сказал: надо сложить одного. Дерьмовый такой. Живут вдвоем с лакеем, больше на квартире никого нет. Лакей дурак, через него можно подобраться. Тут они стали спорить о деньгах.

– Не сошлись, что ли?

– Сначала не сошлись. Мой прейскурант – пять тысяч, а заказчик давал только три с половиной. Я отказался. По мокрому делу возни много, оно дешево стоить не может… К тому же заказ особенный: не просто кончить, а еще чтобы ложный след был – того же дурака-лакея подставить в убийцы. Ну, прошел чуть не месяц, поляк снова явился в «Малинник». Там я его и увидал впервые. Он сказал: цена та же, три с половиной. Больше нет. Но тот хлюст разжился деньгами. Что в доме найдете, все ваше. Я подумал и согласился. Иван Цыферов взялся лакея обработать. Он языкастый был, не то что Ефим. Уболтал дурака. Сходили они пару раз в портерную и стали лучшие друзья. Иван сказал, что будто бы нашел ему другое место. Ну и явились к новому хозяину представляться. Представился, халдей! Я тогда полдома снимал на Пороховых, там его и сложили. Поехали сразу на Кабинетскую. У нас уж ключи были, с лакея сняли. Зашли с черной лестницы… Хлюст так ничего и не услышал. Быстро помер, можно сказать, в один миг. Ну, посмотрели мы вещи… Поскольку задумали на алёшку[51] повесить, то делали все аккуратно. Словно бы он сам шарил. И купон ему под кровать подбросили для верности. Поиск удался: нашли мы в бюро две с лишним тысячи, все новыми билетами! Не обманул заказчик. Вышли так же тихо, как и вошли.

Словом, начало было удачливое. Это потом вдруг фортуна стала рожу кривить. Приплыли мы на костеобжигательный завод, а вы нас там уже ждете. Как хоть узнали-то, ваше высокоблагородие?

– Кочегары в кабаке между собой говорили, а сыскной агент подслушал.

– Вон как… Эх! Всегда я из-за дураков страдал! Если бы можно было одному такие дела проворачивать – ей-ей, сам бы все делал! Никому ведь нельзя верить!

– А почему же ты с кочегарами стал договариваться, а не с хозяином завода? Или хоть со сторожем. Кочегары-то – самый никчемный народ!

– Это не я, а Васька. С него, паскуды, все началось. Решил, дурак, деньги сэкономить! Кобозев-де много возьмет, а мужики десяткой довольны будут. Вот и наэкономил, мразь!

– Ладно, дальше валяй.