Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

Возможно и то, что даты, в которые было выдвинуто обвинение и приведена в исполнение назначенная кара, объясняются сознательной привязкой к литургическому году, а не случайностями судебного календаря. Дата, назначенная для казни, могла привлечь больше внимания, чем даже дата предполагаемого преступления. Не исключено, что в Блуа первоначальные обвинения в ритуальном убийстве могли быть выдвинуты на Пасху[783]. Вероятность связи с этим праздником подкрепляется, если вспомнить, что начало крестового похода, в котором должны были участвовать короли Англии и Франции, было назначено на Пасху 1171 года[784]. Как хорошо известно – и как мы уже видели, – проповедь крестовых походов в XII веке часто порождала нападения на евреев. Вероятно, 25 мая имело какое-то особое значение в Блуа, поскольку вскоре именно в этот день совершилось перенесение мощей из Сен-Ломера в новую церковь при аббатстве. Как уже отмечалось, такие даты выбирались очень тщательно и часто становились особенно важными в жизни общины. Тот факт, что translatio мощей и сожжение евреев произошли в один и тот же день с разницей в шестнадцать лет, позволяет думать, что эта дата уже вызывала какие-то ассоциации с аббатством в Блуа. Если освящение церкви и сожжение евреев календарно сопоставимы, это означает, что казнь огнем рассматривалась в контексте основополагающего мифа об утверждении церкви в Блуа – физического замещения евреев христианами в качестве избранного народа («суперцессионизм»). В позднем Средневековье убийство или изгнание евреев тесно связывались с освящением церквей, часто построенных на местах совершения чудес там, где ранее стояли синагоги.

Подводя итог, можно сказать, что сожжение евреев в Блуа в 1171 году явилось официальным, тщательно выстроенным событием; казнь могла сопровождаться торжественной процессией к кострам, расположенным, согласно церемонии проведения аутодафе, принятой в позднесредневековой инквизиции, в нескольких местах[785]. Такая процессия также соответствовала бы традиции празднования Вознесения (Святой четверг), когда прихожане крестным ходом торжествовали окончательную победу Христа над дьяволом, восшествие на небеса через сорок дней после Пасхи. Нет никаких указаний на то, что в Блуа имели место буйство толпы или народный мятеж, как это часто происходило во время подготовки к крестовым походам. Аутодафе сопровождалось там всеми надлежащими церемониями и процедурами. Должно быть, присутствовало множество свидетелей, как это случалось, к примеру, при подписании дарственной грамоты: публичное собрание под начальством графа Блуаского, в присутствии его баронов, горожан и религиозных советников[786]. В сохранившихся документах говорится, что аутодафе совершилось до рассвета, вероятнее всего, после заутрени. Возможно, число свидетелей было ограничено избранной группой церковных и государственных чинов[787].

Аутодафе отражало и воплощало в себе суд Божий. Обе религиозные группы толковали его по-своему. Христиане отмечали злодейства предполагаемых преступников. Евреи назвали умерших мучениками за веру и ответили на проповеди христиан, уточнив собственные толкования происшедшего[788]. Они подчеркивали взрослый возраст жертв, а не их невинную юность. Особое внимание уделялось только двум из трех мучеников, чтобы отойти от ассоциации с отроками в пещи огненной из Книги пророка Даниила и провести иные библейские параллели. Евреи также настаивали на том, что святых и ученых, изучающих Тору, не пожрал огонь, и разработали мотив «неподвластного огню мученика». С их точки зрения, аутодафе не только идеализировали определенную форму мученичества, но и противостояли христианской точке зрения, изложенной у хрониста Ариульфа из Сен-Рикье (ум. 1143): «[Мощам святых] никоим образом не вредил огонь, и их нельзя было сжечь». Христиане, в отличие от евреев, полагали, что видят, как тех терзает огонь чистилища[789].

И евреи, и христиане широко распространяли вести об аутодафе в Блуа, но по разным причинам. Христиане устроили намеренно публичные суд и казнь, чтобы провозгласить ортодоксальность и независимость Тибо V. Евреи в письмах сообщали своим единоверцам о случившемся, предупреждая их о грозящей опасности. И евреи, и христиане были заинтересованы в том, чтобы весть об аутодафе разошлась как можно шире. Выдвинутые в Блуа обвинения в кровавом навете привлекли гораздо больше внимания, чем убийства Уильяма Норвичского или Гарольда Глостерского, вызвавшие весьма скромный отклик. Аутодафе стали одним из немногих деяний Тибо V Блуаского, которые сочли нужным упомянуть французские христиане; они явно произвели огромное впечатление в Париже, а также в долине Луары. Для евреев же поэтические тексты, сложенные после аутодафе, послужили образцом позднейших произведений, посвященных мученикам[790].