Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

Ordo представлял собой своего рода диспут, имеющий своей целью опровергнуть убеждения евреев устами их собственных пророков. Поэтому традиция Ordo Prophetarum тесно связана с хорошо задокументированной полемической традицией Adversos Iudaeos («Против иудеев»). Петр Достопочтенный из Клюни начинает свою знаменитую проповедь 1146 года «Adversos Iudaeos» первыми словами позднеантичной проповеди, послужившей основанием Ordo Prophetarum, а заключает ее свидетельством из Книги пророка Даниила, смысл которой должен быть очевиден евреям[751]. Известно, что в XII–XIII веках бытовало по меньшей мере пять вариантов Ordo Prophetarum, и изображения, основанные на «Драме о пророках», занимают видные места на церковных стенах, особенно в скульптурных программах романских соборов. Даже если среди зрителей не было евреев, драма считалась важным инструментом и для укрепления христианской веры, и для обращения неверующих. В Риге в начале XIII века «Драму о пророках» ставили, чтобы язычники и неофиты «могли научиться начаткам христианской веры по свидетельству своих глаз (gentilitas fide etiam disceret oculata)»[752].

«Драма о пророках» была открыта театральным доработкам и преувеличениям. Глупого Валаама и его упрямую ослицу, например, изображала деревянная лошадка или, как в Руане в XIII веке, актер в костюме лошади[753]. Части этого представления вскоре превратились в самостоятельные драмы, в частности, драмы Рождественского цикла. К началу XII века Даниил был героем собственной мистерии (Ludus Danielis), которая дошла до нас в разных вариантах. В «Действе о Данииле» есть лишь упоминание пещи огненной, но зато кульминацией «Игры об Адаме» середины XIII века (Ordo Representacionis Adae) является процессия пророков и сожжение трех отроков; мистерия была понятна широкой публике, потому что исполнялась на разговорном англо-норманнском, а не на латыни.

Зрители, собравшиеся на аутодафе евреев в Блуа, наверняка вспоминали не только Даниила, но и схожие мотивы в историях о Деве Марии, набиравших популярность в середине XII века. Христиане рассматривали троих юношей, сожженных в Блуа, в контексте растущего почитания Девы Марии и в четком противопоставлении иудаизму. В популярном миракле «Маленький еврей из Буржа» Дева Мария спасает мальчика из огня, куда его бросил разъяренный отец за то, что мальчик осмелился причаститься вместе со своими школьными товарищами[754]. Заступничество Девы Марии за сожигаемого мальчика прямо сравнивалось с заступничеством Христа за трех отроков в пещи огненной. Для христиан у этой истории был счастливый нравственный конец: еврейский мальчик принимает крещение, мать обращается в христианство, а отец сгорает в огне вместо своего сына[755]. История еврейского мальчика подкрепляет представление о том, что родитель-еврей был готов помешать крещению и убивать христианских детей[756]. Но в пересказе XIII века в попытке убийства мальчика виновен не только его отец, но и все евреи. В своей рождественской проповеди норвичский епископ Герберт Лозинга провозглашал, что «те, кто не желал поверить в Воплощенное слово, все сгорели в этом пламени», которое он назвал «справедливейшим отмщением, падшим на евреев»[757].

История «Маленького еврея из Буржа» многократно изображалась, особенно в романских соборах, самым разным образом – и на витражах, и в скульптуре, и в иллюстрациях в рукописях. В наиболее грубом приближении здесь речь идет о том же, что и в Книге пророка Даниила. На эту книгу и ориентируется миракль: маленький еврей, невинно осужденный огню, в пламени обретает веру и становится набожным христианином. Возможно, христиане, собравшиеся на аутодафе, надеялись, что именно это произойдет с юными еврейскими учеными из Блуа: они сыграют отведенную им роль в традиционной христианской истории о спасении[758].

Но прежде всего, глядя на мучения троих юных ученых, зрители-христиане вспоминали троих школяров (tres scholari, clerici, literati) из мираклей о св. Николае, еще одного аналога эпизода из книги Даниила[759]. В этом случае трое школяров попадают к трактирщику или мяснику, который, подстрекаемый женой, намеревается украсть их деньги, разрубить юношей на куски, а их мясо зажарить и подать на стол[760]. Св. Николай появляется как раз вовремя, чтобы разоблачить трактирщика и спасти или воскресить мальчиков. Перед нами снова трое невинно осужденных на смерть юношей, и в последний момент их спасают искренняя вера и заступничество христианского святого. История трех школяров оказалась даже популярнее в средневековом искусстве, чем три отрока в пещи огненной или маленький еврейский мальчик; этот сюжет появляется на купелях, на витражах и в рукописях[761].