Убийство в Амстердаме

Демографические изменения в Голландии заметнее всего не в Амстердаме. Амстердам хоть и не столица, но его жители привыкли к виду иностранцев. Даже во времена Рембрандта здесь существовали большие общины чужеземцев. Разительнее перемены в маленьких провинциальных городах, где не происходило ничего существенного со времен войны с Испанией около пятисот лет назад. Я знал Амерсфорт, расположенный недалеко от Утрехта, только как городок, где находится дом престарелых, в котором поселились мои бабушка и дедушка. Не очень радужная перспектива, что и говорить, но Амерсфорт, с очаровательной колокольней пятнадцатого века, средневековой рыночной площадью и симпатичными провинциальными зданиями, казался сонной глубинкой, уютной и очень скучной. Здесь родился Мондриан, но уехал, когда ему было восемь лет. Единственным другим достойным внимания фактом является то, что в лесу на окраине города находился один из самых страшных нацистских концентрационных лагерей: Polizeiliches Durchgangslager Amersfoort .

Из 129 720 жителей Амерсфорта почти 21 процент имеет иностранное происхождение. По оценке полиции, 40 процентов марокканских подростков в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет подозреваются в преступном поведении. Статистика довольно неопределенная. Что значит «подозреваются»? Может быть, это просто отражение местных предубеждений, а может, ситуация хуже, чем показывают цифры. Кто знает?

В тени колокольни Богородицы я пил чай с Беллари Саидом, невысоким, опрятным человеком. Он родился в Марокко, но говорит по-голландски с сильным южным акцентом жителя Лимбурга – города, расположенного недалеко от бельгийской границы. Обычно такой акцент означает для голландцев только одно: говорящий – католик. Сейчас это уже, конечно, не так. Беллари Сайд – тоже лимбуржец. Пока мы беседовали, по рыночной площади расхаживали юноши и девушки на ходулях в гротескных масках животных и странных остроконечных шляпах, пугая детей и, возможно, воспроизводя какое-то средневековое карнавальное шествие.

Беллари – еще один марокканец, которому сопутствовал успех. Его родители – неграмотные крестьяне, жившие прежде в горах Риф. Тем не менее у него два университетских диплома, он активно участвует в политике и занимается психиатрией. Политические убеждения Беллари – смесь левых взглядов третьего мира с враждебным отношением к Израилю и Соединенным Штатам и активным интересом к мусульманскому самосознанию. Отсюда его членство в Европейской арабской лиге Абу Джахья и желание создать мусульманскую политическую партию в Нидерландах. После и сентября и убийства ван Гога Беллари беспокоит соблюдение принципа господства права. За тридцать лет он не «видел подобной угрозы конституционному государству».

Несмотря на свое отношение к Израилю («Запад урегулирует свои отношения с исламским миром, когда Израиль перестанет существовать»), он считает мощное «еврейское лобби» в Соединенных Штатах примером для европейских мусульман. В Европе должно быть такое же «исламское лобби»: исламские школы, общепризнанный исламский университет, исламские больницы и т. д. Только тогда новые европейцы смогут занять свое законное место как граждане. Идея секуляризации ислама, по его мнению, абсурдна: такого просто не может быть. Вместо этого нужно использовать религию, чтобы вписать мусульман в конституционное государство.

Меня интересовали не столько политические взгляды Беллари, сколько его работа психиатра. Он располагал данными об иммигрантах – данными, прямо скажем, поразительными. По его словам, главными проблемами его пациентов являются депрессия и шизофрения: депрессия особенно распространена среди женщин, а шизофрения среди мужчин. Но шизофрения, похоже, несвойственна иммигрантам первого поколения. Гастарбайтеры страдали в основном депрессией. Шизофрения – это болезнь второго поколения марокканцев, родившихся и получивших образование в Нидерландах. Для молодого марокканца второго поколения вероятность стать шизофреником в десять раз больше, чем для голландца, живущего в сходных материальных условиях.