Читаем Убийство в Амстердаме полностью

Я промолчал, но не мог удержаться от мысли, что имя Майкла Игнатьеффа для большинства коренных голландцев значит так же мало, как и для бородатых марокканцев с уличного рынка, расположенного по соседству. Я почувствовал в словах Схеффера некую ностальгию, тоску по более ранней эпохе, когда молодые амстердамские интеллектуалы чувствовали себя первопроходцами в новом мире сексуального и религиозного освобождения, первопроходцами, имеющими общие идеи, ценности, ориентиры. Мусульмане оказались незваными гостями на вечеринке, портящими удовольствие другим. Политика Схеффера отличается от политики Пима Фортейна. Однако оба они разделяют тоску о том, чего, возможно, на самом деле никогда не было, но потеря чего тем не менее остро ощущается.

Когда я упомянул в разговоре с Йоландой Витхёйс имя консервативного голландского ученого, считающего, что мы должны бороться с исламской нетерпимостью, возродив дух классицизма, ценности древних Афин, она тут же отвергла эту теорию. Она не разделяла нежных чувств, которые многие консерваторы испытывают к 1950-м годам, хотя «в стране, конечно, было меньше жителей и меньше насилия». Нет, ее беспокоит вопрос, «что же будет с равенством полов и правами геев. По-моему, это ужасно, что мы должны предоставлять социальное обеспечение или субсидии людям, которые отказываются пожать руку женщине». Значит, толерантность имеет свои границы даже у голландских прогрессивных деятелей. Легко быть терпимым к людям, очень похожим на нас самих, кому мы можем инстинктивно доверять, чьи шутки мы понимаем, кто разделяет наше представление об иронии и, возможно, даже слышал о Майкле Игнатьеффе. Гораздо труднее распространить этот же принцип на чужаков в нашей среде, которых наши обычаи раздражают не меньше, чем их собственные обычаи раздражают нас; Они со страхом наблюдают за тем, как их дети, оказавшись между двух огней, ускользают из-под влияния родителей в новый, ошеломляющий мир. Йоланда Витхёйс и Паул Схеффер, как и Тео ван Гог, вполне готовы протянуть руку этим детям, если они отказываются от тех самых вещей, от которых голландские прогрессивные деятели отказались в не столь отдаленном прошлом. Но это не поможет тем, кто идет другим путем и ищет спасение или. по крайней мере, утешение в возврате к традициям.

<p>7</p>

Шафина бен Даман, молодая уроженка Марокко, была одета в синюю майку и джинсы, летнюю одежду большинства голландских женщин моложе тридцати. Она приехала к отцу в Нидерланды, когда ей было шесть лет, и выросла в Гааге. Адрес электронной почты Шафины дала мне Йоланда. Шафина работала в приюте для женщин, подвергающихся физическому насилию, главным образом иммигранток. Кроме того, вместе с тремя другими молодыми голландками марокканского происхождения она сняла документальный фильм о насилии над женщинами. Вдохновленные автобиографической книгой Самиры Беллил «В кругах ада» о том, как она была изнасилована группой арабских мужчин в парижском гетто, Шафина и ее друзья поехали в Париж, чтобы поговорить с активистами борьбы за права женщин. Причиной, по которой к Беллил, дочери алжирских иммигрантов, и подобным ей молодым женщинам относились как к распутницам или того хуже, был их отказ носить платок или чадру – другими словами, желание быть похожими на своих европейских сверстниц.

Я спросил Шафину и ее подругу и коллегу Ламию Абасси, что они думают о проблеме платка. Шафина рассказала о своем старом районе в Гааге, сыром и сером который я помнил с детства и в котором теснота кварталов старого города сочеталась с безжизненностью пригорода. Теперь на улицах, по словам Шафины, «преобладают платки». По одной этой причине она не очень любит находиться там. Но когда я привел мнение Йоланды, Айаан Хирси Али и других женщин, что платки – символ угнетения женщин, Шафина воскликнула: «Чушь!»

«Женщин, которые не носят платки, – продолжила она, – тоже угнетают, еще как – возможно, даже больше, чем тех, которые носят. Да разве в платках дело? Мои сестры носят их, и их не волнует то, что я не ношу. Платок ничего не значит».

Шафина имела привычку выражать уверенность в том, в чем она была не так уж уверена, и тут же смягчать свои утверждения оговорками. В вопросе о связи между исламом и насилием над женщинами, например, она разошлась во мнениях со своей подругой Ламией, которая обвиняла ислам. Шафина считала, что проблема скорее в традициях марокканских деревень, где «избиение женщин – обычное дело».

Этот вопрос поднимается снова и снова. После показа их документального фильма в Амстердаме Шафина и ее друзья выступили с призывом «нарушить табу» и провести дискуссию о жестоком обращении с женщинами. Голландка марокканского происхождения Лубна Беррада сказала, обращаясь к аудитории, что «культуру и религию используют, чтобы оправдать насилие. Если девушка жалуется, ее осуждают. Если она идет в полицию или к социальным работникам, она – предательница. Всем моим турецким и марокканским подругам приходилось сталкиваться с насилием в семье».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука