Убийство в частной клинике

— С чего бы такое недоверчивое выражение? — поинтересовался Аллейн.

— Знаете, сэр, я сомневаюсь по поводу этих штучек с самопожертвованием. Звучит прекрасно, но далеко не каждый отважится на подобное, сознавая, что затягивает петлю на собственной шее.

— Вот теперь я сомневаюсь, что у вас были плохие оценки за сочинения. Хотите сказать, что не верите в причину, по которой Филиппс явился сюда, или в гипотетическую попытку сестры Харден отвлечь мое внимание?

— Ни в то ни в другое, но особенно в первое. На мой взгляд, у нас больше улик против сэра Джона Филиппса, чем против любого другого. Думаю, вы правы насчет политической подоплеки дела — она выеденного яйца не стоит. Сэр Джон понимает, что у него рыльце в пушку. И что же он делает? Заявляет, что желает очиститься и во всем признаться, но не рассказывает ничего такого, чего бы вы не знали. А когда вы указываете ему на это, мямлит, что мог совершить ошибку с двумя пробирками. Вы верите ему, шеф?

— Нет. Чтобы отправить на тот свет человека, ему потребовалось бы растворить содержимое целой пробирки. Каким бы он ни был заторможенным, такое он бы по ошибке не совершил.

— Вот именно. И он понимает, что вы это как-нибудь сообразите. И что же он делает? Ну же, сэр, — на Фокса напал пыл красноречия, — спросите меня, что он делает.

— Что?

— Морочит голову и изобретает ложный мотив. Догадывается, что убедить вас непросто, и спешит произвести хорошее впечатление. Насчет юной леди не скажу: в сговоре она с ним или нет, — но ведь может тоже прибежать с подобной сказкой: «Пожалуйста, не арестовывайте его — арестуйте меня. Я ничего не совершила, но вы пощадите моего приятеля!» — Голос Фокса взлетел до пронзительного фальцета, и теперь в нем звучало презрение.

Губы Аллейна дернулись, и он поспешно закурил.

— Как-то вы сразу перестроились, — мягко произнес он. — А еще утром пичкали меня историями о Сейдже, Бэнкс и Робертсе.

— Было дело, сэр. Но и тот тупичок надо было исследовать. Бойз этим занялся, и теперь с тупичком все ясно.

— Увы. Давайте выкладывайте, что нового.

— Бойз прижал Робинсона, и тот воскликнул: «Ахинея!» Наши лихие большевики понятия не имеют, кто укокошил О’Каллагана. Заявил, если бы они имели к этому отношение, он бы что-нибудь да слышал. Робинсон говорил об этом с Какаровым, и тот сказал, что для него новость о смерти О’Каллагана была как гром среди ясного неба. Робинсон уверен, что если бы преступление совершил кто-нибудь из них, то они сидели бы тише воды, ниже травы, а не торжествовали во всеуслышание. А теперь рады-радешеньки, но невинны словно ангелы.

— Замечательно! Все хлопают в ладоши в детском умилении. А что он говорит о докторе Робертсе?

— Я спрашивал. Им не много известно. Его считают как бы чужаком. Даже думают, будто он, как у них принято выражаться, «ненадежный». Робинсон подозревает, уж не из наших ли он людей. Помните, Марк Баркер выпустил несколько брошюрок по поводу стерилизационного законопроекта? Они за него ухватились. Вот доктор и заинтересовался.

— Разумеется, — согласился Аллейн.

— По виду некоторых сынов Советов, — продолжил Фокс, — я бы сказал, что они пострадали бы первыми. Доктор увидел одну из таких брошюрок и отправился на собрание в Ленинский зал — надеялся, что они продавят закон. Робинсон вспоминает, что он постоянно приставал к ним и требовал возобновить обсуждение.

— С этим ясно: все вполне логично и соответствует характеру Робертса. С его взглядами на евгенику ему сам Бог велел поддержать стерилизацию. Не надо быть красным, чтобы понять, что к чему. Похоже, Робертса привлекли, чтобы все запутать.

Фокс напустил на себя умный вид.

— Что с мисс Бэнкс и малышом Гарольдом? — спросил Аллейн.

— Интересного мало. Партия Бэнкс после операции набивает ей цену, но сама она не говорит ничего значимого. Купается в лучах отраженной славы.

— Очень похоже на Бэнкс. А Сейдж?

— Робинсон ничего не слышал. Сейдж не такой уж выдающийся член их партии.

— Он солгал насчет второй дозы, которую мисс О’Каллаган дала сэру Дереку. Сказал, что приготовил состав по рецепту врача, но не отметил в журнале. Сущий вздор! Мы можем все легко выяснить, стоит лишь найти врача мисс О’Каллаган. Но не исключено, что Сейдж просто перепугался, а сам невинен как дитя. Вот к чему мы пришли — снова к показаниям Филиппса, который горит желанием очиститься.

— Но, по-моему, не очень-то чист.

— Завтра я провожу реконструкцию операции. Организует все Филиппс. Как вы считаете, он великая потеря для сцены?

— Что вы хотите сказать, шеф?

— Если хирург тот, кого мы ищем, он один из величайших актеров, которых мне доводилось встречать. Приходите завтра в клинику, Фокс, и постарайтесь увидеть как можно больше. Пять часов вечера. А сейчас я отправляюсь на ленч. Надо до представления повидаться с леди О’Каллаган и, если удастся, с Робертсом. Хочу выслушать его версию того, что происходило в Ленинском зале. Au revoir [17], Фокс.

— Будьте любезны, повторите еще раз, сэр.

— Au revoir.

— Au revoir, monsieur [18], — старательно выговорил инспектор.