Джордж Шарман жил на Грейт-Кинг-стрит, улице с дешевыми жилыми домами возле Оксфордского вокзала. Дом, в котором он обитал вместе с приходящей стряпухой, которая готовила ему еду и делала вид, что убирает, стоял немного поодаль от основного ряда зданий и мог похвастаться чем-то вроде сада, если несколько чахлых кустиков рододендрона, массу буйно разросшейся травы, несколько кочанов капусты и две большие, но бесплодные яблони заслуживают этого гордого звания. Домик был мал, сложен из серого камня с белой облицовкой по фасаду, зеленая краска на деревянном крыльце облупилась и пошла пузырями. Он назывался «Гавань». Стряпуха, проводившая дни напролет за питьем стаута[134]
и чтением бульварных романов, сидя в гостиной, возвращалась к себе домой в восемь вечера. Таким образом, когда Фен, Уилкс, Салли и мистер Хоскинс столкнулись с мистером Барнеби в конце улицы, мистер Шарман, по всей вероятности, был дома один.Мистер Барнеби был полон эксцентричных планов. Он внимательно, хотя и без особого понимания, изучал под фонарем большой план города.
– Они все здесь, дорогой Энтони, – сообщил он мистеру Хоскинсу, – и под влиянием спиртных напитков изрядно разгорячились и преисполнились боевого духа. Определенно любой путь к спасению отрезан несколькими головорезами из оксфордской спортивной команды.
– Конечно, вполне возможно, что он уже ушел, – заметил Фен. – Но я не собираюсь полагаться на случай. Уилкс, ты не мог бы остаться подальше, в тылу, с Салли?
Уилкс, воинственно потрясая зонтиком, кивнул, и Фен был так поражен его немедленным согласием, что на минуту лишился дара речи. Опомнившись, он спросил:
– Мистер Барнеби, у вас кто-нибудь стоит у задней калитки?
– О, ну конечно же.
– Хорошо. Мистер Хоскинс, останьтесь здесь и помогайте мистеру Барнеби. Ричард, главный вход – твой. Я войду и побеседую с джентльменом, если только он здесь.
– Ну прямо битва при Сомме[135]
, – пробормотал мистер Барнеби, – «Накануне сражения» кисти Берн-Джонса.Все они, чувствуя себя немного глуповато, пошли по своим постам. Дождь пошел снова, и отражения уличных фонарей ярче и четче заблестели на влажной, черной дороге. Приглушенные звуки перебранки, доносившиеся откуда-то издалека, свидетельствовали о том, что рекруты мистера Барнеби были недовольны какими-то элементами плана военной кампании. Кадоган стоял возле телеграфного столба и, приложив к нему ухо, слушал пение проводов. Анализируя свои чувства, он пришел к выводу, что испытывает скорее любопытство, чем волнение. В конце концов, все преимущества были на их стороне.
Фен быстро прошагал по короткой асфальтированной дорожке, ведущей к двери. Заметив записку с просьбой стучать и звонить, он постучал и позвонил. Подождав, он постучал снова, снова позвонил; и в конце концов, не дождавшись ответа, вышел из поля зрения, обойдя вокруг дома, где, надо думать, проник в дом на воровской манер – через окно. Дождь усилился, и Кадоган поднял воротник плаща. Было слышно, как мистер Барнеби беседует с мистером Хоскинсом о чем-то, не имеющем отношения к их нынешнему делу. Две-три минуты прошли без всяких происшествий. И вдруг внезапно дом вздрогнул от выстрела. Хлопок прогремел в одной из темных комнат, и блеснуло пламя. Вслед за этим раздался крик Фена, но слов разобрать было нельзя. Сердце Кадогана, который был как струнка натянут от напряжения, бешено колотилось. Он не знал, куда бежать и что делать. Через секунду он опомнился и, спотыкаясь, припустил по мокрой лужайке туда, куда ушел Фен, оставив парадный вход без охраны, ведь вдоль дороги во всех направлениях стояли стражи. Зайдя за угол дома, он заметил краем глаза темную фигуру, проскользнувшую через кусты на другую сторону, и издал предупреждающий крик. Почти одновременно с этим Фен вывалился из ближайшего окна и, сыпля ругательствами на нескольких языках, замахал руками, призывая его вернуться на свой пост.
– Он выбрался наружу, – объявил он и без того очевидную новость. – И у него есть оружие. С той стороны!
Они побежали обратно, поскальзываясь в темноте. Кто-то из соседнего дома распахнул окно и спросил:
– В чем дело? – но они не обратили на него внимания, и к тому времени, как вопрошающий надел шляпу, плащ и вышел на улицу, почти все удалились.