Убийство в музее восковых фигур

Наконец появилась Мари Огюстен. Вместе с ней появилась мягкая черная шляпа огромного размера. Шляпа, видимо, была похищена у одного из гостей, так же как и длинная накидка. Когда все приготовления закончились, мы остановились у золоченой тумбочки, чтобы надеть маски. Она выключила все лампы, за исключением вычурного серебряного светильника в форме пагоды, стоящего на тумбочке.

Его слабый свет не мог рассеять темноты у стен комнаты. Из зала доносилось приглушенное мурлыканье оркестра. В матовом освещении лицо Мари приобрело цвет старой слоновой кости, подчеркивающий высокие дуги бровей, ярко накрашенные губы.

— Итак, что мы будем делать, если выйдем из клуба? — спросила она.

— Сразу в музей. Я должен взглянуть на этот нож. Затем к телефону. Будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.

Она передала мне оружие. Наши пальцы соприкоснулись на мгновение, но я не мог оторвать от нее взгляда. За душной гостиной, заставленной пухлой, набитой конским волосом мебелью, обрела жизнь одна из сказок Шехерезады.

— Я ношу черную, потому что у меня нет любовника, — сказала она, опустив на лицо маску. Из ее прорезей на меня смотрели полные загадки глаза. Мари Огюстен медленно подняла руку к выключателю лампы, и наступила темнота.

Когда мы подошли к двери, она знаком приказала мне остановиться и выглянула в соседнее помещение. Приглашающий кивок — и я прошел через полутемную, завешанную фантастическими коврами комнату к стеклянным дверям, ведущим в переход. В моей руке был зажат серебряный ключ, принадлежащий, как она сказала, человеку, недавно уехавшему в Америку. Звучание оркестра стало слышнее — оно возвещало о нашем вступлении в странный, фантастический мир, населенный гоблинами в разноцветных масках.

Час был поздний, и веселье, очевидно, достигло апогея. Еще минута, и мы полностью погрузились в его грохот. В конце темного перехода я мог различить арку, ведущую в зал. В ровном шуме голосов то и дело раздавались взрывы смеха, выкрики, звон бокалов. Я старался держаться спокойно, но это усиливало внутреннее напряжение. С противоположной стороны на нас накатывались сладко-болезненные звуки музыки. Мы уже были в главном зале под высокими арками из белого мрамора. Зеркала были расположены весьма хитроумно: линия арок, казалось, вела в бесконечность. И, как в музее, мне вновь почудилось, что мы очутились в таинственном полумраке подводного царства. Но теперь сумеречные воды были заполнены гоблинами. Черные маски, маски зеленые, алые, фигуры, карикатурно искаженные зеркалами. Тени в черных нарядах, плывущие рука об руку, тени, укромно расположившиеся по углам и многократно тиражируемые зеркалами, создавали фантастическую картину.

Рука Мари Огюстен покоилась на моем локте. Бросив на нее взгляд, я убедился, что она тоже похожа на фантом.

В зеркале передо мной возникла отделившаяся от тела рука. Она наткнулась на бутылку, та упала, и кто-то рассмеялся. Оказалось, что в зале были альковы с низкими столиками со стеклянными, освещенными снизу крышками. Бокалы с шампанским светились изнутри, в них ярко сверкали бегущие вверх искорки газа. Лица с улыбающимися или грустными губами под обрезом масок казались таинственными в этом струящемся снизу свете.

Прислонившись к одной из колонн, стоял человек в белой маске. Он держал руку за бортом пиджака. Еще одна белая маска скользила по залу. Удары оркестра, казалось, раздавались над нашими головами. Оркестранты, укрывшись за пальмами, тоже как гоблины, пялились на нас из-под своих белых масок.

Мари Огюстен крепко сжала мою руку. Ее страх, как ни странно, придал мне спокойствие. Мы неторопливо шествовали по залу, и я всей спиной ощущал на себе липкий взгляд белой маски. Интересно, что чувствует человек, когда ему в спину стреляют из пистолета с глушителем? В таком гвалте никто не услышит слабого хлопка. Они выстрелят и вытащат тело неторопливо и деловито, как будто выталкивают пьяного.

Я изо всех сил старался не торопиться. Сердце бешено колотилось, а выпитый коньяк туманил сознание. Интересно, смерть будет безболезненной или пуля вонзится под лопатку, как раскаленное железо?

Шум уменьшился. Сквозь запах парфюмерии до меня стал доноситься аромат цветов в переходе, ведущем в вестибюль. Мы вышли в комнату отдыха. Я увидел двух апашей, которые все еще сидели в алькове, не сводя глазе дверей. В багровом мерцании, исходящем из бронзовых сатиров, их белые маски казались розоватыми.

Я нащупал в кармане рукоятку пистолета. Они неторопливо поднялись и двинулись вперед. Мы тоже медленно направились в сторону вестибюля. Ногти сжатых в кулак пальцев впились в ладони. Идущая рядом Мари Огюстен обо что-то споткнулась. Если бы они знали, кто мне помогает!

Тук-тук! Это был звук наших шагов. Или удары сердец… или и то и другое.

— Ваш ключ, мсье, — произнес рядом тихий голос. — Мсье уходит?

Я был готов к вопросу, но тем не менее в банальной фразе «Мсье уходит» мне послышалась издевка. Казалось, что она означала: «Мсье никуда не уходит. Мсье останется здесь навсегда».

Я протянул свой ключ.