Убийство в Оптиной пустыни

— Еще на курсах читал Библию и другие священные книги. Сильно обозлился на Бога, так как прошел Афганистан без царапинки, а теперь ему голоса с неба угрожают, не дают покоя. Он никак не мог простить Богу, что он его наказал. В своих дневниках, которые он вел, я их украдкой прочитала, он всячески обзывал Бога, говорил, что отомстит ему.

«Конфликт с Богом».

Татьяна Ильинична:

— В августе 1991 года он попал в Ганнушкинскую психбольницу, пробыл там до февраля 1992 года. Был очень замкнут.

«Все-таки лечился».

— Суициды были? — спросила Грищенко.

— От дочери уже сейчас я узнала, что в августе прошлого года сын хотел покончить с собой, но дочь его отговорила, так как была беременна. А перед этим у нее было два выкидыша.

«Сестру пожалел или себя?»

— Что делал сын 16 и 17 апреля?

Аверина:

— Шестнадцатого апреля, в пятницу, сын вместе с дочерью убирались по дому. Он был спокоен. Никаких намерений не высказывал. Он был трезвый, так как он не пил спиртное. В субботу 17 апреля примерно до 23 часов сын был дома, помогал нам убирать скотину. Как сын ушел из дома, я не заметила, так как вязала свитер. Я думала, что он ушел шастать с девками по деревне.

— В чем он ушел?

— Я не видела, но все куртки его остались дома.

— У него воинские шинели были?

— Были…

— Сколько?

— Было четыре солдатские шинели, а сейчас висит только три. По всей видимости…

«Убийца бросил шинель».

— Какие он носил головные уборы?

— Всякие…

— Кепка была?

— Да.

— Из чего?

— У сына была коричневая вельветовая кепка, но затем он отрезал от нее козырек и ходил так.

— Он в кепке ушел «шастать»?

— Ушел он в кепке или нет, я не знаю. Но что-то кепка сейчас мне на глаза не попадалась.

Грищенко ударил адреналин в голову: «Кепку без козырька изъяли с места преступления. У него было четыре шинели, сейчас висит три. Неужели сын этой женщины порешил монахов?»

Спрашивала про обувь, а именно: был ли в кроссовках…

Аверина:

— У сына были белые кроссовки, но сейчас их не видать, а ботинки стоят дома.

«След на рубероиде мог быть оставлен спортивной обувью, может, кроссовкой…» — Грищенко вспомнила заключение.

— А ножи у него…

Аверина:

— У сына я никогда ножей не видела, может, что и было, но он от меня прятал.

— Ружье…

Аверина:

— У нас было ружье, когда сын пришел из армии, но у него отобрала какая-то охрана. Это ружье, когда он стрелял по бутылкам (мальчишка!). У нас дома никогда не было ружья. У зятя есть охотничье ружье. Он член охотничьего общества, но ружье и патроны он хранит у себя дома в деревне Булатово. У сына я в последние годы охотничьего оружия не видела…

«У стрелка был обрез».

— Сумки дома были?

Аверина:

— Сумки у меня дома преимущественно тряпичные. Цветные сетки. В них дочь забирает молоко. Какие из них оставались дома, не знаю.

— А хозяйственные?

— У меня не было никакой хозяйственной сумки.

— После того как сын ушел, он возвращался?

— Сына с субботы мы больше не видели. Где он может находиться, не знаю.

«Мы тоже не знаем», — подумала Грищенко и спросила:

— Что можете еще рассказать о болезнях Николая?

Аверина рассказывала:

— Сын себя больным не считал. Говорил, что при жизни он с Богом не может справиться, а уйдет из жизни — и на том свете он с ним посчитается.

Догадываясь, о ком теперь идет речь, Грищенко дотошно выясняла и потом записала:

«Дополняю: приметы сына — рост… среднего телосложения… лысоват, но по бокам немного русых волос… борода начинается с щек… длина бороды примерно 5 сантиметров… борода светлее, чем волосы на голове…»

Раскрыла корочки, нашла лист опроса бабули в Орлинке:

«…Лицо круглое, голова лысая с редкими волосами, светло-русого цвета, борода русая с сединой полукруглой формы, небольшого размера…»

«Он!» — захлопнула корочки.

2. Отъезд в Калугу. Опознание комендантом монастыря

Попросив Аверину выйти в коридор, усадила ее под дверьми кабинета, закрыла дверь на ключ, поправила копну волос на своей голове и направилась к Зубову.

У начальника сидел Мортынов.

— Прохлаждаетесь, мальчики? — произнесла с порога.

— Почему же, вкалываем в поте лица, — сказал Зубов и хлопнул по кипе бумаг на столе.

«У всех одни бумаги».

— Где вещдоки: кепка, шинель, сумки? — спросила Грищенко. — Нужно Авериной предъявить… Похоже, ларчик открылся: убийство совершил ее сыночек Колюшка-Колюшка-Николай…

— Наконец-то. Выходим на раскрытие, — взбодрился Мортынов. — А то все БОМЖ да БОМЖ…

— А мы в любом случае выходим, — потер ручищами Зубов. — Вещдоки забрали…

— Куда? — удивилась Грищенко.

— В монастырь предъявлять монаху Силуану…

— Какому еще Силуану?

— А он у них охраной командует, — сказал Мортынов, — и видел человека в шинели…

— Жаль, — махнула рукой Грищенко. — Тогда сами проведете опознание. — Посмотрела на Мортынова. — А я в Калугу. Надо там расшевелить, в архивах порыться. Чует мое сердце, на сынка этой тети там что-то есть. А вы здесь, — снова глянула на Мортынова, — родню тряхните…

— Что уж, проведем… Перетряхнем, — протянул Мортынов.

— Надо там, где Аверин может появиться, засады выставить. Вот описание внешности Аверина, — протянула листок. — Разошлите ориентировку…