— Я его запомнил. Случайно. Когда тысячедолларовые банкноты принесли из подвала, то они были в пачке. А я в тот день поставил на скачках, помните? И весь день искал какие-нибудь знаки или приметы, короче, что-нибудь предвещающее удачу. Забег начинался через несколько минут, я взял эту пачку тысячных, и номер на самой верхней был 000151. Моя лошадка бежала под номером пять, и я посчитал это за предзнаменование. Это означало, что моя придет первой и за ней даже близко никого не будет. Глупость, конечно, но игроки мыслят по-своему — каждая мелочь им что-то говорит. Вот так я и запомнил. Правда, вспомнил я об этом не сразу, а уже после нескольких бесед или допросов — не знаю, как назвать, того молодого парня.
— Какого парня?
— Из полиции. Хотя, может быть, и из ФБР. Точно не знаю откуда, но представлялся полицейским. Приходил снова и снова раз десять — терпеливый такой, вежливый… но настырный. И каждый раз просил вспомнить все, что произошло в тот день. Естественно, мистер Мейсон, я ему каждый раз рассказывал, что и как делал, и вот буквально несколько дней назад этот номер как будто всплыл у меня откуда-то в голове. Пятерка между двумя единицами и остальные нули.
— А не могли вы, Баллард, перепутать цифры?
— Ну уж нет! Они и сейчас у меня перед глазами.
— И это единственный номер, известный полиции?
— Насколько я знаю, так оно и есть, мистер Мейсон. Я же говорил, что меня используют в одну сторону — я им информацию даю, а они мне нет.
— Спасибо, Баллард. Как и полиция, я пытаюсь для себя разобраться в этом деле.
И снова они молча внимательно следили за дорогой.
— А что вы узнали о дочери Дюваля? — спросил Баллард как бы невзначай. — Чем она сейчас занимается?
— А я даже и не знаю, занимается ли она вообще чем-нибудь, — ответил Мейсон.
— Раньше она была очень приличной секретаршей. Не сомневаюсь — полицейские с нее глаз не спускают и проходу не дают. Пожалуйста, мистер Мейсон, у следующего светофора направо… тут еще немного проехать… теперь налево… а вот и мой дом — маленькое бунгало на самом углу. Следовало бы, конечно, продать его после смерти жены, но тогда не нашлось покупателя, а сейчас уже и жалко. Цены растут. Сдавать в аренду тоже не очень хочется, потому что для жильцов это будет собственность не своя, а значит, и рента, которую они мне заплатят, будет немногим больше того, что я заплатил бы, живя в нем сам плюс ремонт. Но, черт побери, мистер Мейсон, что-то я сегодня разговорился — тарахчу как старая мельница. Вы умеете расположить к себе, потому что с другими я бы и-за полгода столько не сказал.
Мейсон остановил машину и сказал:
— Большое вам спасибо, Баллард. Вы мне много что рассказали.
Баллард открыл дверцу автомобиля со своей стороны и поставил ногу на асфальт.
— Между прочим, не хотите ли взглянуть на фотографию одного из тех бронированных фургонов? По крайней мере, у вас будет представление.
— С удовольствием, — ответил Мейсон. — У вас много фотографий?
— Не очень много, но есть. Остались со времени моей работы в банке. И весьма неплохие — это жена занималась, сама их делала, собирала в альбомы. Можно даже сказать, что она была помешана на фотографии. Зайдемте, и я покажу. Давайте проедем чуть-чуть вверх вон по той дорожке… А вот и входная дверь.
Мейсон припарковался и последовал в дом вслед за хозяином. Баллард включил свет, пододвинул гостю стул, потом достал толстый альбом с фотографиями — очень большой альбом с двойными пластиковыми страницами — и передал его Мейсону.
Мейсон с интересом принялся рассматривать альбом.
— Не знаю, поймете ли вы меня, — продолжал тем временем Баллард, — но лично я каждый вечер, придя домой, испытываю необходимость расслабиться, а для этого нет ничего лучше, чем хороший глоток виски с содовой. И покрепче. Вы не составите компанию?
— Я выпью, — Мейсон поднял голову от фотографий, — но для меня крепко не наводите — виски самую малость. Я стараюсь не пить, когда за рулем. Пусть это будет содовая с привкусом виски — назовем так.
Баллард извинился и прошел на кухню.
Оставшись один, Перри Мейсон вытащил из кармана конверт, переданный ему Полом Дрейком, извлек на свет содержимое — два новеньких банкнота — и, убедившись, что Баллард в это время на кухне наводит выпить, повернул к свету тысячедолларовую купюру. Ее номер был 000151.
Отложив в сторону альбом, он встал и быстро подошел к большому темному окну. Тяжелые портьеры были наполовину задернуты. Мейсон шагнул за портьеры и взглянул наверх — там, под потолком, над верхним краем окна крепились свертывающиеся роликовые жалюзи. Он поднял руку, оттянул жалюзи немного вниз — фута на два, не больше, положил оба банкнота под ролик с внутренней стороны, и после того, как он их уже не держал, жалюзи со щелчком скользнули обратно — вверх под потолок, там, где и были.
Не успел Мейсон снова опуститься на стул и раскрыть альбом, как Баллард, неся в руках два стакана, пинком открыл дверь с кухни.
— Я поймал вас на слове, мистер Мейсон, в вашем стакане виски только для цвета. Но себе я сделал как следует.
— Благодарю. — Мейсон взял стакан.
Баллард сел рядом.