— Ну его уже потрогали, — хохотнул Эдик. — Что ж ты, Абрамчик, таких тюфяков нанимаешь? Все денег жалеешь? Зря! Эдак тебя еще раз ограбят, а у тебя, как поговаривают, и так делишки идут ни шатко, ни валко…
Эдуард Петрович смерил трясущегося антиквара брезгливым взглядом, потом обратился к одному из своих парней:
— Марат, отведи этого героя, — дернул двойным подбородком в сторону охранника, — в подсобку, проследи, чтоб не рыпался…
— Вы его не убьете? — взволнованно спросил Шац.
— Я даже тебя не убью, если будешь хорошо себя вести… Но в последнее время ты ведешь себя плохо, так что ничего не могу обещать…
— Эдуард Петрович, что вы такое говорите!? Я все делаю, как вы велели! После последнего разговора с вашими мальчиками, — он потрогал синеватое подглазье, — я о вас даже с мамой родной не разговариваю, не то что с ментами…
— А нет ли чего такого, что ты от меня скрываешь? — прищурившись, спросил Вульф.
Шац захлопал своими выпуклыми светло-карими глазами: то ли не понимал, к чему Эдик клонит, то ли на «дурочку играл» (с этого хитрожопого станется).
— Что зенки на меня пялишь? — осерчал Эдуард Петрович. — Я тебе не красна девица…
— Я просто вас не понимаю, — пролепетал Шац, опуская очи в пол.
— Не понимаешь, значит… Ладно сейчас объясню, — с этими словами Вульф полез в карман своей дубленки и небрежно, как другие вынимают зажигалки, достал из него золотой, утыканный каменьями, браслет. — Узнаешь?
Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился на украшение.
— Это османский браслет, — нервно проговорил он. — Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнему не понимаю…
— Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я не понимаю», я тебе все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь на один мой вопрос… Всего на один. Лады?
Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наигранной растерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу, многозначительно хмыкнул и заговорил:
— Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свой дамасский кинжал, тот самый из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии. Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи о том, что мой ножичек всего лишь копия того легендарного. Старинная, искусная, но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот, как мне говорили. Ты предлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе и, спустя три дня, его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Я правильно излагаю? — Шац кивнул, Эдик продолжил. — Я был крайне рассержен, но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, как оказалось) обязательно всплывет, и мы вернем ее, а чтобы компенсировать мою потерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты был прав — кинжал всплыл! Им убили мою мать…
Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытер рукавом затертого пиджака капли влаги, скатившиеся на щеки, шмыгнул, опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.
— Когда я узнал, что маю мать убили моим кинжалом, я сделал два вывода. Первый: пулю про копию пустили не случайно, кому-то нужно было, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего дома не было никакой возможности. И второй: выкрали его для того, чтобы совершить им убийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Мать мая, кинжал мой, все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал я покупал нелегально, то есть, документального подтверждения факту владения нет. Конечно, есть еще антиквар, поспособствующий приобретению, но антиквар этот, после убедительной просьбы, — Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазом Шаца, — решил этот факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался! Перемудрил! На этом я до поры успокоился…
Услышав последнее предложение, Шац вздрогнул всем своим тщедушным телом.
— Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…
— Я был уверен, что ты не имеешь к пропаже кинжала никакого отношения. Я знаю, какой ты трус, и считал, что против меня ты не попрешь… Даже когда ты болтнул лишнего ментовскому майоришке я не заподозрил тебя в соучастии…
— Я никогда… никогда бы не посмел…
— Вот и я так думал, — радостно сообщил Вульф. — До сегодняшнего дня. Но сегодня мне сорока на хвосте одну новость принесла… Говорят, ты активно ищешь покупателей на старинные украшения: сережечки, кольешки, браслетики… Откуда дровишки?
— Появился новый к-к-клиент… — стуча зубами, проговорил Шац. — Из провинции…
— А еще есть сведения, что ты на историческую родину намылился… Правильно, конечно, там я тебя достал бы не так скоро…
— Наговорили, наговорили на меня! Не собираюсь я, богом клянусь…
— Раскусил я тебя, Абрашка, — жестко процедил Эдуард. — В тебе жадность сильнее страха. Тот, кто подговорил тебя мой ножичек притырить, пообещал продавать сокровища моей матери через тебя. Сколько ты, иуда, процентов выторговал? Десять или двадцать?
— Эдуард Петрович, миленький, сжальтесь… — в голос зарыдал Шац, глотая слезы. — Запугали меня… Заставили…
— Сказок мне рассказывать не надо, соплями брылять тоже…