Убийство в субботу утром

Внезапно Михаэль почувствовал, как сильно он устал, вспомнил, что сутки не был дома, толком не ел и не переодевался.

— Впереди долгий день, — сказал он. — Прежде всего мне надо заехать домой.

Эммануил Шорер вышел вместе с ним из кабинета, ободряюще потрепал по плечу и спросил:

— Помнишь убийство той коммунистки? Как мы тогда завязли! Ты верил, что мы распутаем дело? — Он вновь похлопал его по плечу. — И я хотел сказать вот еще что. С днем рождения, главный инспектор Охайон. Сколько тебе стукнуло?

— Тридцать восемь, — в замешательстве ответил Михаэль. Он позабыл все на свете. Забыл даже, что сегодня воскресенье.

— Так улыбайся, — скомандовал Шорер. — Ты сегодня новорожденный. У тебя вся жизнь впереди. Да что ты вообще знаешь о жизни? Спроси пожилого человека вроде меня, который уже позабыл, когда ему было сорок. Да уж, давненько это было…

Михаэль продолжал улыбаться, открывая дверь своего кабинета. На столе он обнаружил красную розу в пластиковом стакане и записку почерком Циллы: «Застанешь меня дома. Я уехала немного поспать. С днем рождения! Детали о жене и соседях — позже, при личной встрече. Все подтверждается. С ним все чисто».

Все места на стоянке возле дома были заняты, и хотя от машины до дверей Михаэль бежал бегом, но промок насквозь. Его квартира находилась на первом этаже, но все же не вровень с землей. Здание стояло на склоне Гиват-Мордехай, и с первого этажа открывался вид на зеленые холмы и стоящие поодаль дома.

Отворив дверь, он немедленно ощутил чье-то присутствие. Спокойно ступив внутрь, он обвел глазами маленькую гостиную, легкое синее кресло, диван, телефон, книжный шкаф, потертый ковер. Никого. Тогда он вошел в спальню и увидел Иувала, который лежал на широкой кровати, свесив ноги в ботинках через край. Казалось, что парень спит, но Михаэль, знавший, какой чуткий у него сон, не поверил. Он присел рядом и потрепал курчавую голову, глядя на волоски, растущие на подбородке. Сомнений нет, вырос мальчик, подумал он. Иувал, все еще не открывая глаз, сказал:

— Дать ключи мало, надо еще и дома иногда бывать. Что у меня за отец?

— Ну и что за отец? — спросил Михаэль. Он уже знал, чем все закончится. Он стал раздеваться; Иувал поднял голову и смотрел на него, не отвечая. — Ладно, Иувал, дай мне передышку; сегодня был тяжелый день, и вчера тоже. Пожалей меня.

— Я только хотел сделать тебе сюрприз, даже принес подарок на день рождения. Ведь у тебя сегодня день рождения? — спросил мальчик и сел. — Я думал, мы договаривались встретиться вчера вечером. Разве ты не должен был позвонить?

— И я рад тебя видеть, правда. Спасибо за подарок, извини за вчерашнее, но тут кое-что стряслось, и я не смог, я даже позвонить не мог.

Он знал, что Иувал не это хотел от него услышать, но холод, усталость и голод привели его в раздраженное состояние, и он не владел собой.

— По крайней мере, скажи правду — ты просто забыл и не говори, что не смог, — с обидой сказал Иувал. — Нет такого слова «не могу» — если бы это было для тебя важно, смог бы.

Автор ритуальной цитаты был хорошо знаком им обоим, и Михаэль рассмеялся. Мальчик улыбнулся тоже.

— Видишь, иногда слова твоей матери приходятся к месту, правда? — спросил Михаэль, направляясь в душ.

Пока отец мылся, Иувал стоял в холле.

— Можешь зайти, если хочешь, — позвал Михаэль, выключив воду. Мальчик уселся на краешке ванной и смотрел, как отец бреется, наклоняясь, чтобы видеть свое лицо в зеркале. Он был завернут в большое банное полотенце и время от времени вытирал его кончиком пар, оседавший на зеркале.

— Как она? — спросил Михаэль. Обычно он избегал спрашивать сына о бывшей жене и не понимал, почему сейчас нарушил обет молчания.

— В порядке, — сказал Иувал, сдерживая удивление. — Хочет поехать в отпуск за границу. На пять недель. Как думаешь, можно мне остаться здесь?

— А ты как думаешь? — спросил в ответ Михаэль, подхватывая с лица клочок пены и мазнув им по кончику носа сына, который застенчиво ухмыльнулся и стер его.

— Когда точно это будет? — спросил Михаэль, вытирая остатки пены с лица.

— В апреле, — ответил Иувал.

— То есть как в апреле? Ее не будет на седере?

— Нет, — сказал мальчик.

— А твой дедушка, что он говорит? — спросил отец, пожалев об этих словах раньше, чем произнес их.

— Ворчит, ну, ты знаешь, как он умеет, — вздохнул мальчик, и Михаэль, в точности это знавший, ничего не сказал и вновь принялся утирать лицо.