Убийца из детства

Когда Журавлев шел в душ, пока стоял под теплыми струями, и после, когда насухо вытерся и с обернутым вокруг торса полотенцем встал перед зеркалом, на душе его было светло и радостно. Какая все-таки Ирка умница! И всю жизнь любит меня. За что?

Последняя мысль вызвала на лице отражавшегося в зеркале мужчины смущенную улыбку. Чтобы подбодрить его, Журавлев подмигнул отражению:

– Ну что, друг? Павлины, говоришь?

Глава предпоследняя

Журавлев долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, переворачивал подушку холодной стороной, считал императорских пингвинов и белых слонов, но ничего не помогало. Откуда-то из-за окна до Журавлева доносились звуки песни Визбора:

Милая моя,
Солнышко лесное.
Где? В каких краях
Встретишься со мною?

«А ведь слова у песни довольно-таки странные!» – вдруг подумал он. Сколько раз слышал ее, сколько раз сам пел ее с друзьями у костра, и никогда не видел в нехитрых строках скрытого в них смысла. А он есть! И дает возможность понять забавную особенность характера того, под чьим пером родились эти строки. Точнее, родились они в его голове. Пером он только перенес их на бумагу.

О чем эти строки? О том, что автор и его Солнышко до приезда в Домбай не были знакомы. Обоих привела сюда неодолимая любовь к горам, ледникам, преодолению самого себя. У каждого там, вдали от Кавказских гор, своя жизнь, свои пристрастия, привычки, обязательства. Познакомились. Пережили короткий, но волнующий роман. Но отпуск не бесконечен. Пришла пора расставаться. Возвращаться к работе, семье, повседневным тревогам и заботам. Обоим грустно.

И было бы вполне естественно, чтобы оба мечтали о новой встрече. Понимали, что она маловероятна, а то и вовсе невозможна, но сознательно обманывали себя и друг друга, что верят: она состоится. И было бы естественным, что грустящий о разлуке автор написал: «Встретимся с тобою». Признавая тем самым, что не только его Лесному Солнышку, но и ему самому тоже горько. Оба надеются, что еще увидятся. Только вот, кто его знает, когда это будет и где. Но Визбор написал: «Встретишься со мною». Тем самым признается Солнышку, что не будет не только искать новой встречи, но и надеяться на нее. Что если встреча и состоится, то случайно. Либо по инициативе Солнышка. Дает понять, что это Солнышко его встретит, а не наоборот. А значит, его сердце не болит.

Визбора сменил Боярский. Прочувственно, с надрывом, всероссийский д’Артаньян пел одну из своих самых лиричных песен:

Вот и расстались!
Вот и расстались навсегда!

Немудреные, но проникновенные слова разбудили в Журавлеве колючего ежика воспоминаний об Альке.

– Когда я понял, что нам не быть вместе? Или это произошло само собой? И никто так и не знает, почему?

Журавлев вздохнул, потер рукой грудь напротив сердца и грустно улыбнулся.

– Ну что ты лукавишь сам с собой? – упрекнул он себя. – Зачем тебе это надо? Ведь ты все знаешь! Все эти годы знаешь! Это случилось, когда ты последний раз был в ее комнате!

И тотчас память послушно перенесла его в тот давний зимний вечер. Последний вечер самой первой, самой трогательной, самой нежной и ранимой, желанной и бесценной, но всегда обреченной любви.

После прогулки они сидели в крошечной комнате за таким же игрушечным столом. Пили чай с алычовым вареньем, болтали ни о чем. Когда чашки опустели, пересели на диван. Как наяву, Журавлев увидел, как взял тогда Альку за руку. Как наяву, почувствовал горячую, обжигающую искру, что проскочила тогда между двумя сердцами. Как закружилась голова… Как, задыхаясь от полыхнувшего в груди жара, поднес руку Альки к губам, нежно поцеловал тонкие пальчики. Как, продолжая держать Алькину руку около губ и глядя в бездонные глаза любимой, прошептал строки из ее же стихотворения, что прочитал на закладке из тетрадного листочка в клетку, что нашел между страницами «Дэвида Копперфилда»:

Мы подарим эту ночь друг другу!
И узнаем, что такое рай!

И тут случилось страшное и непонятное. Алька вздрогнула, словно слова любви вместо того, чтобы ласкать ее слух, заставить сердце замереть от сладкой истомы, вместо этого слова тяжелым камнем упали в ее открытую настежь душу. Алька вырвала свою руку из ладони Журавлева, резко вскочила на ноги и, сделав шаг вперед, прислонилась к стене. Хрупкие плечи любимой содрогнулись в сдерживаемом рыдании.

Журавлев помнил, что растерялся. Потом несмело приблизился к Альке. Осторожно, словно опасаясь причинить боль, прикоснулся к ней.

– Аля! – спросил он тихо. – Что случилось?

Алька так же стремительно, как и несколько секунд назад, повернулась к нему. Не поднимая головы, уткнулась в его грудь.

– Что с тобой, милая? – шептал Журавлев, погружаясь лицом в Алькины волосы.

– Это стихотворение… – чуть слышно прошептала Алька.

– Стихотворение? – повторил Журавлев, все еще ничего не понимая. – Это же твое стихотворение!

– Не мое! – выдавила из себя Алька. – Это он написал!