Убийца (ЛП)

Его зять был злобным, мстительным животным с более хитрым и грубым умом, чем это было типично для его низкопородной породы. Он мог бы, по мнению эмира, действительно быть полезным. Он мог служить Аллаху, хотя и отдаленно не был истинно верующим. Со временем и тренировками он мог бы стать еще одним быстрым мечом в руке эмира. Его придется безжалостно обучать, пока он не овладеет вечным искусством убийства арабского воина. После этого да, этот зверь Сней может оказаться полезным.

Немного подумав, эмир принял еще одно судьбоносное решение. Он воссоздаст старинный арабский институт: хашишийюн. Когда-то это тайная секта средневекового ислама, эта помешанная на наркотиках группа высококвалифицированных убийц изначально состояла из представителей обоих полов. По замыслу эмира, этот убийственный клан будет состоять из самых смертоносных представителей вида. Все соблазнительные женщины, чтобы легче проникнуть в сердца и жизни врагов. И бин Вазир, имевший определенную власть над женщинами, был бы идеальным вождем такой тайной армии.

Древние убийцы с радостью бросались бы с вершин высоких башен по щелчку пальцев хозяина, просто чтобы продемонстрировать свое презрение к жизни и абсолютную преданность своему господину. Эмир считал, что Сней может добиться такой лояльности. Он имел странную власть над женщинами.

Поэтому голова Снай бин Вазира, к его изумлению и радости, осталась прикрепленной к его туловищу. Пока он добросовестно тренировался и безжалостно выполнял развивающиеся стратегии эмира по созданию нового хашишийюн, его существование можно было терпеть. Он уйдет из общественной жизни на Западе. Он и его жена могли жить так, как захотят, пока оставались в основном в пределах границ Эмирата. Эмир положил сто миллионов фунтов стерлингов на имя Ясмин в банк в Цюрихе. Шесть месяцев спустя Сней и Ясмин начали строительство своей великолепной новой резиденции на вершине горы — Голубого дворца.

Там, в гордом одиночестве, бин Вазир создаст новый орден хашишийюн. Армия прекрасно обученных женщин-убийц. Соблазнительные и смертоносные, они выйдут в мир, далеко за пределы Эмирата, чтобы выполнять приказы своего непосредственного хозяина по приказу собственного возвышенного лорда Снея, эмира.

* * *

«Дерьмо!» — крикнул Сней своему мальчику-верблюду, вытирая свежий слой снега со своей замерзшей бороды. «Сколько дальше?» Его верблюды снова споткнулись, и его чуть не выбросило из шатающегося седана. Верблюды были для пустыни. Обычно верблюды также были предпочтительным транспортом в этих горах. Но восхождение на ледяные горные хребты в слепящую метель не было их сильной стороной.

Новое тысячелетие шло уже четвертый год. Ехать верхом на этих окровавленных обмороженных верблюдах было совсем не похоже на то, чтобы скользить по Мейфэру на заднем сиденье его сверкающего Серебряного Призрака, потягивая Кубок Пимма со своим старым другом Аттаром. Ах, какое-то время он был любимцем Лондона, его красивое лицо и блестящий образ жизни были предметом внимания глянцевых журналов и воскресных приложений.

Затем «Бичам».

Он открыл свой роскошный дворец с большими надеждами. Это должно было стать краеугольным камнем его расширяющейся личной империи недвижимости. Но затем появилось катастрофическое открытие, а на следующее утро появился печально известный жирный заголовок таблоида. Два кровавых слова (написанных, без сомнения, предателем Стилтоном) были высечены над фотографией Снея крупным планом на приеме в честь премьеры. Полностраничный четырехцветный кошмар.

Смертельный удар был заголовком, который увидел весь Лондон в то утро. Над кадром, где Сней поджаривает в камеру шампанское, бывший паша Найтсбриджский прочитал такие слова:

«ВЧЕРА ЛОНДОНСКИЙ ТОСТ… СЕГОДНЯ ОН ТОСТ!»

Спустя пять долгих лет после этого события бин Вазир, все еще лечащий свои старые раны, пережил еще одну бурю. Только сейчас его вешали между двумя угрюмыми верблюдами в изготовленной на заказ колыбели из черного дерева с ободком из слоновой кости, богато украшенной золотом и драгоценностями. Ветер и снег проносились сквозь стены, отбрасывая брезентовые навесы, словно ленты. Густые усы Снея под носом превратились в твердый лед.

— Как долго, мальчик? он позвал.

«Я думаю, еще час или два», — крикнул мальчик Хариб, дрожа от страха. «Иншаллах».

Хариб знал, что его неопределенный ответ только еще больше разозлит Снея. Иншаллах имел много оттенков значения: от «с Божьей помощью» до «скоро» и «не рассчитывайте на это». Но Хариб не мог сказать точнее, потому что не видел ни одного знакомого ориентира. В метели не было его вины, но Снея это не волновало. Большую часть дня он кричал на всех. Хариб уже почувствовал укол хлыста Снея из шкуры носорога на своих плечах, когда один из верблюдов споткнулся в глубокую расщелину, скрытую снегом, чуть не сбросив четырехсотфунтового сумо-пашу в сугроб.