Убийца нужен…

— Перестаньте сейчас же говорить о трауре! — загремел Франсис.

Вокруг них дарило молчание разгоряченной, жадно дышащей толпы. Девица постепенно разоблачалась.

— Для них это и есть Франция! — крикнул Франсис.

Девица подбросила кверху лифчик, и зал наполнился восторженным шепотом.

— Давайте выпьем! — заорал Даниель. — Плачу за всех!

Франсис поднял голову, он побледнел еще больше. Вокруг раздалось возмущенное шиканье.

— Сегодня мой праздник! — еще громче орал Даниель. — Я пью за похороны вашей победы!

Он поднялся с пустым стаканом в руке, желая продолжить тост, но споткнулся и тяжело упал в кресло.

— За похороны! Что? Вы, наверно, и не подумали об этом!..

Он, хохоча, обернулся к Лиз и Франсису.

— В Дьен-Бьен-Фу всех каналий! Вырезать жидов и коммунистов!

На мгновение Даниель потерял нить мысли. Девица на эстраде закончила номер блестящим трюком: когда последний покров готов был упасть, она вдруг оказалась даже более одетой, чем раньше. Публика бешено зааплодировала, все были немного разочарованы, хотя и отдавали должное мастерству певицы. Дора открыла рот, но говорить не решилась. Стало невыносимо душно, толпа вперилась в эстраду, трудно дыша, как загипнотизированная. В наступившей тишине как будто даже было слышно, как падают на пол тяжелые капли пота. Даниель взмахнул рукой, точно ловя надоедливого комара, наконец-то ему удалось поймать отрывок мысли.

— И все Сопро-тив-ление тоже в Дьен-Бьен-Фу!..

Лиз вскочила, белая, как простыня. Даниель наклонился к ней.

— Жаль, дорогая, что в тот вечер я не прихватил тебя с собой. Прогулка по Булонскому лесу пошла бы тебе на пользу, ты не была бы такой нахальной, — пальцы его сжались, словно вокруг ее горла. — Ты вполне этого заслужила. В прежние времена мы отправляли таких девчонок прямо в бордели для солдат…

— Но ваше время прошло, — спокойно сказал Франсис. — И навсегда.

Лиз стояла, как вкопанная, вцепившись в стол. Даниель только что признался, что убил Максима. Ужас овладел ею, она чувствовала дрожь во всем теле.

— Вы же видите, он пьян! — жалобно сказала мадам Рувэйр. Она была совсем больна от нескрываемого любопытства окружающих.

Девица на эстраде знала свое ремесло. На ней осталась только нижняя юбка, которую она сложила наподобие передничка, зал в восторге рукоплескал, налитая кровью, побагровевшая толпа, казалось, источала грубое желание. Дышать становилось все трудней. Надо было уходить, но теперь Лиз захотелось отплатить за пережитый страх, вызвать наконец вспышку и освободиться от томительного ожидания. Даниель наливал в стакан шампанское и пил большими глотками. И только Франсис хранил ледяное спокойствие. Презрительно, как посторонний, он рассматривал Даниеля, точно перед ним было редкое животное. Наконец Франсис поднялся и встал рядом с сестрой.

— Я просто хотел убедиться, действительно ли существует подобная нечисть. Мне говорили, что она вылезла из своих помоек. Идем, сестренка, не бойся: она кричит, она пузырится — и только…

— Назад! — заорал Даниель. — Я заставлю вас выпить за похороны!..

Франсис пригнулся, и Лиз увидела, что его здоровый кулак направлен в челюсть Даниелю. Но тут же рука медленно опустилась, кулак разжался.

Опять они в упор смотрели друг на друга. Бледный, одутловатый Даниель и темнолицый худой Франсис. Огромный гипсовый горб, выпиравший из-под мундира, описал полукруг. Франсису казалось, что мертвый груз искалеченной руки тянет его к этому верзиле, откормленному и чересчур хорошо одетому, который заставил страдать Лиз. Его всегда учили, что с врагом надо кончать, но впервые перед ним стоял настоящий враг. Долгие годы Франсиса учили убивать, и он убивал, чтобы не думать. Мысли об отце точили его всю жизнь, как прожорливые насекомые. Мир закупорен наглухо, он задыхался в нем, как задыхались люди в этом кабаке. Франсис опять примерился к челюсти Даниеля, но тот и глазом не моргнул. Возможно, он не заметил, а возможно, был смел. Молчание затянулось. Лиз дрожала, и Франсис, не глядя, чувствовал, что она дрожит. Он опять сжал здоровую руку. Даниель тоже пошевелился. Стало больно, ногти врезались в ладонь. Растерявшаяся Мирейль глазами умоляла обоих.

— Тебе не нравится Дьен-Бьен-Фу?

Франсис не кричал. Он говорил совсем тихо, но ему казалось, что стены повторяют его слова. Зачем он сказал это? И он быстро прибавил:

— Тебе не нравится Сопротивление? Может, я тоже тебе не нравлюсь?

Певичка наконец кончила номер. Загремела истерическая овация, почти заглушившая голос Франсиса.