Убийца с крестом

— Ты имеешь в виду Андре? — спросила Терри, не поднимая глаз. — Это его неразлучный приятель. Кевин чаще спит у них в доме, чем у нас.

— И это тебя не тревожит?

— Нет, — сказала Терри, вытирая руки о кухонное полотенце. — Ни капельки.

Уолкер скривил губы в усмешке.

— Так, видно, и должно быть. Гулящей женщине, которая спит с евреем, видно, плевать, что ее сын якшается с ниггером.

Терри выпрямилась и посмотрела на него.

— Опять ты за прежнее, Сонни. Я не хочу слушать эту чушь, и семь лет назад судья сказал, что я не должна слушать эту чушь. Поэтому, если ты пришел поговорить об этом, проваливай. Можешь рассказывать об этом кому-нибудь, кому интересно, о'кей?

Она достала из-под мойки глубокую сковороду и сердито швырнула на нее мясо.

— Я не хочу, чтобы ты выходила за него замуж, Терри.

Терри улыбнулась и покачала головой.

— Ну ты и чудак, Сонни. Просто обалдеть можно, какой ты чудак.

— Я не хочу, чтобы моего сына воспитывали иудеем, вот и все. И я думаю, что это вполне законная просьба.

Терри молча слепила котлеты на сковородке, поставила ее на конфорку и включила газ. Затем вымыла руки под краном, налила две чашки кофе из кофейника и села за небольшой, обшитый пластиком стол. Она подтолкнула одну чашку к Уолкеру и кивком головы показала на стул напротив себя.

— Присаживайся, Сонни.

Уолкер сел и отхлебнул кофе. Кофе был затхлый и горький.

— Сонни, — сказала она, изучая взглядом свои ногти. — Сонни, Эйб Моррисон — хороший человек, он заботливо относится и ко мне, и к Кевину. Он хороший отец. Я видела его с детьми от первого брака, а Кевин уже давно нуждается в хорошем обращении. К тому же он человек надежный, преуспевающий — обеспечивает семью всем необходимым, а мы так долго жили в нужде, так что для нас это очень важно.

Она отпила кофе и, кокетливо улыбнувшись, сказала:

— Сонни, я нравлюсь мужчинам. Они всегда смотрят, когда я прохожу мимо. Они...

— Да, сегодня ты устроила настоящее шоу на стоянке.

Она подняла руку.

— Они любят смотреть на меня. Это доставляет им удовольствие. Они готовы смотреть на меня целыми днями. О'кей, это просто замечательно. Но я не знаю, как долго это будет продолжаться, Сонни. В один прекрасный день мои титьки вытянутся до самых колен. Я могу удерживать свой вес лишь на ста тридцати пяти фунтах. Две недели назад я не следила за своей диетой всего один уик-энд, и мой вес сразу подскочил до ста сорока двух — сорока трех. Всего-то один уик-энд. А уж моя задница стала что твой чемодан. В этом году мне исполняется двадцать девять, Сонни. А ведь мне было всего шестнадцать, когда ты мне заделал ребенка, семнадцать, когда мы поженились и родился Кевин. Это было двенадцать лет назад. И я даже не имею понятия, на что ушло десять лет. Я не хочу, чтобы, когда мне стукнет сорок, я сидела в каком-нибудь дешевом ночном клубе, включив музыкальный автомат, слушала, как поет Долли Партон, и, в то время как какой-нибудь засранец лезет мне под юбку, плакала над кружкой пива о своей загубленной жизни. Я не намерена больше губить свою жизнь. Так вот, Сонни, у меня есть возможность кое-что сделать для себя и Кевина, и я не упущу этого шанса, и никто мне не сможет помешать сделать то, что я хочу. И уж тем более ты. Поэтому больше не приходи ко мне со всякой чепухой, о'кей?

Уолкер внимательно за ней наблюдал. Позади дома кто-то играл в бейсбол. Мяч то и дело попадал в заднюю стенку.

— Я не хочу, чтобы Кевин стал иудеем, — повторил Уолкер.

— Да уймись же ты, Сонни. Долдонишь одно и то же, как испорченная пластинка. Эйб Моррисон с удовольствием живет со мной и совсем не прочь на мне жениться. Но он же не миссионер, чтобы обращать в другую веру. Усек?

— Ты должна вырастить Кевина христианином.

Терри откинула голову и рассмеялась.

— Сонни! Да ты же ни хрена не знаешь о христианстве. Помнишь, однажды, в канун Рождества, ты сломал мне руку? Это что, по-христиански? За всю свою жизнь ты никогда не был в церкви. Можно подумать, твой старик воспитал тебя христианином? Вот смехота-то! Старый хрыч работал на железной дороге в Барстоу только для того, чтобы каждый вечер надираться и колошматить тебя и твою мать. Единственный христианский поступок в своей жизни он совершил, когда нализался до беспамятства и лег на рельсы перед товарным поездом. А теперь ты вдруг заявляешься ко мне и начинаешь нести невесть что. Как будто ты ни в чем и не виноват. Плевать тебе на весь мир. А я все еще жду, что хоть раз в своей жизни ты поступишь по-христиански. Оставишь в покое меня и моего сына.

Он откинулся на спинку кресла, обхватив руками затылок и выпятив локти вперед.