Убийца с крестом

— Я знаю, что такое вандализм. В прошлом году у нас в школе тоже устроили вандализм.

— Ну вот, это то же самое.

— Но почему они это делают?

Эстер тяжко вздохнула и указала на пустую чашку.

— Иди, подлей мне кофейку, малыш. И добавь ложечку сахара.

Малыш Бобби схватил чашку и помчался на кухню. Эстер распрямила длинные ноги и, перегнувшись в кресле, затушила сигарету. Она пыталась собраться с мыслями, сообразить, как лучше объяснить все сыну. Он так стремится к знаниям. Она понимала, что в один прекрасный день — а день этот наступит очень скоро — он посмотрит на свою мать и поймет, какая она тупица. Какая необразованная, примитивная. Какая провинциальная. Она всеми силами старалась отсрочить наступление этого дня. Но пока... пока надо объяснить своему ребенку, редкостно одаренному ребенку, смысл и суть предрассудков.

Малыш Бобби принес кофе. Снова разлегся на полу и вопросительно уставился на мать. Эстер достала из корзинки один из последних бисквитов, намазала маслом, потом — клубничным джемом. Откусила, стала медленно жевать.

— Так что они там говорили, по телевизору?

— Они говорили, что кто-то писал краской на стенах синагоги разные подлые вещи. Неприличные, какие пишет шпана. Гадости. Разные непристойности...

«Что бы это все означало, черт возьми?» — подумала Эстер.

— Что ж, малыш, думаю, дело тут сводится вот к чему. — Она откусила еще кусочек и запила кофе. — Помнишь тот день, когда я привела тебя в класс для особо одаренных детей? Мы как раз поднимались по лестнице и вдруг услышали, как какая-то белая мама говорит своей маленькой дочурке. — Эстер, передразнивая резкий высокомерный голос, произнесла: — «Интересно, как это им удалось пропихнуть сюда этого?» И ты еще спросил меня, почему она так сказала. Помнишь?

— Угу.

— Так вот, тогда я этого тебе объяснять не стала, ты был слишком мал. Но теперь скажу. Это была дама с предрассудками. Ей не нравятся черные. Она их не любит. Понял?

— Да. Да, мам.

— Таким, как она, не важно, хорош черный человек или плох, добрый он или подлый, мужчина или женщина. Или ребенок... Она просто не любит нас всех. Не хочет находиться рядом с нами. У нее против нас предубеждения.

— Но почему?

— Да нипочему и одновременно — по тысяче причин. Первая — страх. Вторая — невежество. Обычно эти качества сопутствуют друг другу. Люди боятся того, чего не понимают, к чему не привыкли. И еще, некоторые из белых просто сумасшедшие. Они готовы на все, лишь бы унизить черного человека, а потом ненавидят его за это унижение. И знаешь, таких в Джорджии, на моей родине, полно. Некоторые из них чокнулись уже окончательно: они вообразили, что сам Бог повелел им властвовать над черными людьми. Я как-то подслушала разговор двух пожилых белых дам. Моя тетушка Розали у них убирала и как-то взяла меня с собой. Мне было лет девять-десять, не больше. И вот одна из этих белых старушенций вдруг говорит другой, что ее священник будто бы объяснил, почему черные люди — черные. Будто бы, когда Каин убил Авеля, Господь страшно на него разгневался и отправил в пустыню. А женщин там не было, потому что Каин был единственным из оставшихся в живых ребенком Адама и Евы, а сами Адам и Ева — единственной тогда парой, которая плодилась и размножалась. И вот Каину стало так одиноко, что он спарился с обезьяной, и от их потомства и началась негритянская раса. И черная кожа — это знак проклятья, которое наложил Господь Бог на всех детей Каина. А потому все черные люди — полуобезьяны и полуубийцы.

С минуту Бобби размышлял над услышанным, затем поднял глаза на мать.

— Глупо, — сказал он.

— Ты прав, малыш Бобби. Это глупо, это подло, мерзко и ужасно — думать и говорить такие вещи! Но от того не легче. Ведь эти старые дамы действительно верили, что это именно так. Верили, как в Господа Бога.

А потому они предубеждены против нас, против всех черных. Ты меня понял?

Малыш Бобби кивнул.

— Ну вот. А еще на свете есть много людей, которые предубеждены против евреев.

— Но у евреев-то кожа не черная.

— Нет, не черная. Но люди изобрели целую тысячу причин, по которым евреев надо ненавидеть.

— Каких?

— Ну, например, они винят евреев в том, что они распяли Христа. Ну, знаешь, приколотили гвоздиками к кресту.

— Так это же давно было!

Эстер пожала плечами.

— У многих хорошая память. И две тысячи лет спустя они готовы обвинять евреев в том, что произошло с Христом. И все это время их — надеюсь, ты знаешь это слово? — преследовали! И до сих пор преследуют. И оскверняют их синагоги. До сих пор винят во всем евреев.

— Но это же несправедливо!

— Конечно, несправедливо!

— Так почему бы с ними не поговорить? Не объяснить им, что они ошибаются?

Эстер горько рассмеялась.

— С этими людьми не поговоришь, детка. Они полны ненависти и злобы.

Малыш Бобби сморщил носик и, заморгал длинными ресницами за стеклами очков.

— Но ненавидеть — это же просто глупо!

— Ты прав, милый.

— Тогда мы должны их остановить.