Она вроде бы согласилась, и я еще пару раз сходила туда с ней. Она провела там все время, не оставив мне ни минуты! Арт плакал и посылал мне воздушные поцелуи через стекло. Я написала на обороте газеты «Я люблю тебя» и подняла ее, когда Роуз не смотрела.
Он начал звонить мне каждый вечер. Я сказала, что больше не собираюсь мириться со всем этим дерьмом от Роуз и, когда она в следующий раз войдет в комнату для свиданий, встану за стеклом, чтобы он мог увидеть меня и воспрянуть духом. Я сказала, чтобы он обязательно смотрел на меня, когда будет с ней разговаривать. Он сказал, что если она обернется, то увидит тебя, а я ответила, что в таком случае покажу ей средний палец. Я обещала показать ему новую завивку, которую сделала мне моя дочь Линда.
На следующий день мне позвонил адвокат Арта и сказал, что я вообще не смогу там находиться, даже просто стоять за стеклом. И что этого потребовала Роуз. Вот сука! Если Арт и поступал нехорошо с какими-то женщинами, то лишь потому, что они, Роуз и мать, сильно его донимали. Я хотела встретиться с ней в каком-нибудь темном переулке и сразиться с ней за Арта. Он стоил того, чтобы из-за него оторвать голову, зубы и ногти на ногах. Вот как я себя чувствовала и вот чего хотела.
Потом Арт попросил меня помочь ей. Он сказал:
– Милая, она живет с людьми, которые ее обкрадывают. Ей некуда обратиться, и я не хочу, чтобы она оказалась на улице. Ты не можешь приютить ее? Мы трое должны держаться вместе.
Конечно, я бы сделала все что угодно для Артура Шоукросса. Роуз платила десять долларов в неделю и помогала мыть посуду, стирать и убирать. Мы с сыновьями поделились тем, что у нас было, но я бы никому не позволила притронуться к двум последним салатам с оливками, которые все еще храню в холодильнике. Арт приготовил их для меня собственными руками, и мне было больно, что мы не смогли съесть их вместе. У меня было много замороженного лосося, которого он поймал, и я поклялась, что буду хранить рыбу сорок лет, если электричество не подведет.
Мы с Роуз узнали друг друга лучше. Через некоторое время мне даже стало немного жаль ее. Вся эта история для нее тоже не стала букетом роз. Она не знала никакой другой жизни и вышла замуж еще ребенком за какого-то старого пердуна вдвое старше себя. Дети ненавидели ее за то, что она сбежала с Артом. Потом его арестовали, и у нее никого не осталось.
Однажды вечером она достала свои свадебные фотографии и фотографии Арта. Мне хотелось, чтобы у меня было его хорошее фото, и я спросила, не сделает ли она копию свадебных снимков. Она отказала. Я плакала и умоляла, но она не сдавалась.
Я хотела получить хотя бы одну их общую фотографию, его и Роуз. Я бы вырезала ее лицо и вклеила свое, а затем сфотографировала бы этот снимок заново, чтобы получилось что-то вроде нашей с Артом свадебной фотографии. А потом копию я отправила бы Арту.
Когда Роуз не одолжила мне фотографию, между ней и мной что-то испортилось. Я начала носить футболку с надписью «Создана любить его». Думаю, она поняла намек и переехала в какой-то церковный приют.
Когда полиция отвезла меня от моей дочери обратно в Рочестер, я вернулась в свою квартиру. Там я оставила в комнате 165 долларов, и их кто-то украл. Я жаловалась, но никто ничего не делал. Эти деньги предназначались для оплаты счетов – моего и Арта. Их мне выдали как выходное пособие после увольнения с работы, и Арт договорился, чтобы я пожила у Клары.
Я каждый вечер разговаривала с ним по телефону и навещала его каждый вторник и четверг. Когда я пришла туда в первый раз, один из охранников сказал:
– Он никогда больше не выйдет на свободу. Вам лучше забыть его.
Я ответила:
– Знаете, у меня для вас новости. Я никогда его не брошу. Я последую за ним до стен тюрьмы и даже дальше, если мне позволят.
С каждым моим приездом Арт выглядел все более подавленным. Говорил, что ему снятся кошмары, что он просыпается по ночам в холодном поту. В своих снах он был либо во Вьетнаме, либо на электрическом стуле.
У нас было два молитвенных коврика, которые подарили ему друзья-пакистанцы. Он попросил меня отправить их его матери. Он все еще испытывал к ней смешанные чувства. Мы мало говорили о погибших девочках, но однажды он сказал:
– Каждый раз, когда убивал, я видел лицо своей матери.
Во время одного моего визита он спросил:
– Ты жалеешь, что все потеряла? Свою семью, свой дом, свою работу?
Я ответила:
– Я ни о чем не жалею. У меня есть ты, и это все, что меня волнует.
Он сказал:
– Я бы не протянул и двух дней, если бы ты меня не любила. Как я мог причинить тебе такую боль?
– Ты не причинил мне боли, дорогой, – сказала я.
Он расплакался.
– Ничего себе. Ты моя девочка с золотым сердцем.
Моя семья постоянно спрашивала, как ты с этим справляешься? Что ты собираешься делать, когда его отправят далеко? Ты не собираешься сменить имя? Ты никогда не найдешь работу, не сможешь сделать это, не сможешь сделать то…