– Возможно, ты прав в том, что наш парень юридически вменяем, – сказал государственный защитник. – Но поставить диагноз ты еще не готов, да?
Как ни неприятно было Краусу признавать это, ему пришлось согласиться.
В третий раз за две недели психиатр сидел напротив Артура Шоукросса. На этот раз они были одни. После недолгой вступительной болтовни убийца заговорил о Карен Энн Хилл и в очередной раз, казалось, пошел наперекор своему стремлению попасть в психиатрическую больницу вместо исправительного учреждения.
– Я думаю об этом снова и снова, и мне не составляет труда – вы назвали это фотографической памятью – увидеть ее так ясно, как будто это случилось вчера. Я вижу ее и вижу, как сильно она напоминает мне мою сестру.
– Неужели? Которую из них?
– Младшую, Джин.
– Ту, с которой у вас были сексуальные отношения в подростковом возрасте?
Краус ждал, что Шоукросс поправит его, объяснит, что роман с сестрой – это фантазия, как сообщалось в нескольких предыдущих интервью, но убийца сказал только:
– Да.
Краус понял, что эта, последняя версия инцидента по крайней мере частично неточна и явно самооправдательна. Что тоже типично для социопата. Проблемы когнитивного свойства не редкость у сексуальных преступников, которые умудряются убедить себя в том, что в случившемся виноваты в той иной степени именно их жертвы. Классическое оправдание изнасилования: я дал ей то, чего она хотела. Психиатр не поверил, что восьмилетняя Карен Энн Хилл поцеловала совершенно незнакомого человека или позволила ему ласкать себя. В полицейских отчетах указывалось вагинальное и анальное проникновение, а также то, что девочка умерла от удушья, когда ее уткнули лицом в ил. Конечно, бедняжка «не кричала и не плакала», как утверждал Шоукросс. Вероятно, она была мертва еще до полового акта.
Сохраняя невозмутимое выражение лица, Краус слушал заключенного, который переключился на свою любимую тему – Вьетнам. Убийца предположил, что его педофилия, возможно, началась с одиннадцатилетней вьетнамской проститутки и других лагерных шлюх:
– Наверно, оттуда это дерьмо и пошло.
Повторив несколько уже заезженных ужастиков, он выдал еще одно явно надуманное объяснение своей забывчивости в отношении имен:
– Не могу вспомнить ни одного человека, с которым был во Вьетнаме. Ни одного. Я ни с кем не общался. Просто делал свою работу, занимался своими делами. Иногда уходил в джунгли… один.
Он признался, что не хотел возвращаться домой из Вьетнама.
– Вы хотели убить еще больше людей? – спросил психиатр.
– Да.
Он утверждал, что по возвращении домой «просыпался в поту или кричал по ночам, а потом, когда уже был с женой – мы с ней жили в коттедже, принадлежавшем ее матери и отцу, – мне снились кошмары, и я кричал и вопил во сне, она хватала меня, а я выбивал из нее всю дурь… Она была блондинкой. Напоминала енота с двумя черными глазами. Ее мать хотела, чтобы меня арестовали и все такое. Городской полицейский сказал мне: «„Скоро Четвертое июля. Иди куда-нибудь. Уйди в лес. Просто убирайся отсюда”».
Шоукросс признался, что ему доставляло удовольствие охотиться на людей во Вьетнаме.
– Вы когда-нибудь кого-нибудь находили? – спросил Краус.
– О, да.
– Убили кого-то?
– Нет.
Краус подумал, что ослышался. Со дня своего ареста Шоукросс беспрестанно хвастался своими зверствами военного времени.
– Почему нет? – спросил психиатр.
Убийца, казалось, задумался, затем сказал:
– Я больше хотел напугать, чем убивать. Я многих находил. Выскакивал из-за деревьев или что-то еще делал… направлял на них М-16…