Убийца со счастливым лицом. История маньяка Кита Джесперсона

Я едва слушал Бакнера, но тот внезапно переменил тон и заговорил как детектив. Он пытался заставить меня признаться в других убийствах, но я на это не купился. Он попробовал со мной тактику «хорошего полицейского»: разговаривал отеческим тоном, как будто я его маленький сынок. Сказал, что в этих же наручниках, которые сейчас на мне, ходили разные знаменитые преступники, как будто я должен был воспринять это за почесть.

– Однажды я надел их на Уэстли Аллана Додда, – хвастался он[13].

Когда он упомянул про Додда, я вспомнил, что, когда того арестовали, находился в Портленде. Я подумал: Если бы ты знал, чувак, что я натворил, ты бы в обморок рухнул. Но я промолчал. Адвокат, назначенный мне по суду в Аризоне, сказал не открывать рта, пока я не переговорю с адвокатом в округе Кларк, Вашингтон.

Двое детективов на «Кадиллаке» отвезли меня в аэропорт Тусон. По какой-то причине охрана аэропорта распорядилась, чтобы с меня сняли наручники, прежде чем сажать в самолет. В Фениксе у нас была двухчасовая пересадка. Я сидел в пустом самолете с сотрудником охраны аэропорта, пока Бакнер с другим детективом вышли размять ноги. Я прикидывал, не попробовать ли сбежать, но быстро отбросил эту идею. Мне хотелось, чтобы все скорей закончилось. Я все еще не верил, что сяду в тюрьму. Зачем поднимать лишний шум?

На рейсе из Феникса в Портленд Бакнер тоже не стал надевать на меня наручники. Он держался дружелюбно и сказал, что я могу отделаться пятью-десятью годами с учетом характера преступления. Похоже, он поверил в мою ложь о том, что я убил ее в пылу ссоры. Это означало непредумышленное убийство, то есть вторую степень. Приговор на срок от пяти до десяти лет, а выйти можно года через три-четыре, если буду себя хорошо вести.

Я же постоянно думал про свое письмо Брэду. Самое страшное даже не то, что в нем я признавался в серийных убийствах. Но что, если криминалисты сравнят почерк с записками со смайликами и подтвердят мое признание? Я решил позвонить брату при первой же возможности. В детстве мы с Брэдом не очень-то ладили, но я знал, что могу ему доверять. После отца он был самым оборотистым среди Джесперсонов. Однажды одолжил мне пятьдесят тысяч долларов на аренду грузовика, правда, бизнес не пошел. Когда мы были маленькими, он дразнил меня вместе с другими детьми, но вырос неплохим парнем.

Я удивился, когда в международном аэропорту Портленда нас не встретили журналисты. Я думал, это громкое дело, которое привлечет много внимания. Но пресса мной не заинтересовалась. Подумаешь, очередное убийство на почве секса!

Пока мы ехали через Коламбия-ривер до Ванкувера и тюрьмы округа Кларк, я не отрывал взгляда от окна. На трассе никак не мог поверить, что не сижу за рулем какого-нибудь полуприцепа: моего фиолетового «Пита» или того желтого «Фрейтлайнера», на котором мы ездили с отцом. Теперь я был пассажиром, а вел другой человек. Мне это никогда не нравилось. Я отвратительно себя чувствовал – как в тот раз, когда меня подвозил пьяный приятель. Он постоянно вилял, объезжая столбы, и я крепко зажмурил глаза, чтобы не увидеть тот столб, который убьет нас. Сидя в полицейской машине, я снова закрыл глаза, но все равно продолжал ощущать все знакомые выбоины на дороге, по которым проезжал на грузовике тысячи раз. Мне отчаянно хотелось ухватиться за руль.

Водители других машин смотрели на нас так, будто хотели сказать: «Вон едет убийца, мерзкий сукин сын». Я старался сесть так, чтобы они не видели моего лица. Мне казалось, они все обо мне знают.

В окружной тюрьме меня посадили в блок к насильникам, С-1. Я слышал, что пресса меня уже приговорила – но по какому обвинению? Я пытался вспомнить, как в Вашингтоне казнят убийц. На электрическом стуле? В газовой камере? Уэстли Додда повесили. Я подумал: Боже, как они собираются повесить парня ростом два метра?

В конце концов мне разрешили позвонить Брэду. Я сказал ему, чтобы он уничтожил письмо. Его ответ потряс меня настолько, что я сначала решил, что не расслышал. Он повторил: отец заставил его передать письмо в полицию Селы.

Я был поражен. Я подумал, ему важней было остаться в хороших отношениях со своими приятелями-копами, чем спасти жизнь собственного брата. Отец якобы объяснил ему, что он может оказаться в тюрьме за сокрытие улик. Я сказал, что никаких улик бы не осталось, уничтожь он письмо. Я был его старшим братом, спал в одной комнате с ним. Он должен был делать, как я сказал. Интересно, жалел он позже о том, что сделал?

У себя в камере я опять разозлился на себя за то, что попал в такую ситуацию. Меня навестили мой пятнадцатилетний сын Джейсон и моя четырнадцатилетняя дочь Мелисса, но нас разделяло стекло, а телефон плохо работал, так что свидание прошло ужасно. Мы почти не поговорили, потому что охранники увели меня слишком рано.