Убийца великанов 2 (СИ)

— Десять людоедов? Пятнадцать? — это очень много за любые сведения, но она уже дала ему гораздо больше.

— Не торопись. Моя информация стоит намного дороже.

— Что за информацию ты тогда предлагаешь? И за сколько?

— А сколько тебе не жалко за убийцу отца?

За эти сведения он отдал бы все на свете. И Плеть это прекрасно понимала, потому не дожидаясь ответа, продолжила:

— Завтра на этом же месте в это же время. Только в следующий раз прихвати с собой деньги, Стригидай, — карие глаза смотрели с вызовом, а полные губы изогнулись в ехидной улыбке. Сегодня Плеть поставила Сыча на место. И он, наконец, за ней побегает. Привстав на носочки она чмокнула ошеломленного Филиппа в щеку, затем развернулась и ушла.

— Конечно. До завтра, — пробормотал он и скинул на землю свой подбитый мехом замшевый плащ, набросил родовой тартан на плечи и плотно запахнулся, перекидывая его на спину, чтобы протянуть на поясе юбкой. В завершение он скрепил его гербовой заколкой-совой так, чтобы не сваливался, но руки при этом оставались свободны.

— Тебе идет. Можно не волноваться, что отморозишь что-то важное. Только если ты вот так пойдешь до Шинка, тебе наши, то бишь стервятники, отрежут это что-то важное, — попытался пошутить Генр, даже без намека на улыбку. Имперцы запретили тартаны первым же делом, так как это какая-никакая, а магическая защита не столько от холода, сколько от усиливающих удары дубинок, которые так любит пускать в ход стража по любому поводу и без. Поэтому тартан Филиппу все же пришлось снять и нести за пазухой. Но даже в сложенном виде от него разливалось комфортное тепло по всему телу.

Ребенком Филипп прижимался к теплой ткани и играл со складками, пока отец учил его грамоте и счету. Потом плакал и силой сжимал края с кисточками, когда умерла мать. Не захотел обнять, когда отец отправил его в Лармад из Риу. Тогда во время расставания Филипп наговорил много злого и несправедливого. Не было и дня, чтобы он не жалел о тех словах, ведь он и представить не мог, что это будет их последняя встреча. О смерти отца он узнал от Леды. Хрупкая Леда не могла оставить тело своего спасителя на улице, поэтому она в одиночку дотащила его до разграбленного арсенала. А через пару дней из-за имперской ракеты здание обвалилось, навсегда лишив отца шанса на достойные похороны.

Леда не знала, кто убил Роберта Стригидая. Но теперь Филипп узнает и сможет за него хотя бы отомстить. Возможно, тогда, наконец, сможет попрощаться и отпустить его. Простить себя и двигаться дальше.

Весь день Филипп провел, как на иголках. Никогда еще время не тянулось так медленно. Он собрал аж пять сотен людоедов — почти все имеющиеся в его распоряжении деньги. За такое астрономическое количество золота можно купить крепость, а также пару-тройку деревень, и еще лет десять жить припеваючи. Но Филипп заплатил бы Плети и больше, если бы Леда в последний момент не отобрала залоги от заказчиков с текущих сделок.

Ночью на Лармад обрушился ледяной дождь, сковывая улицы скользким стеклянным покровом и заставляя город утонуть в молчании, когда все схватилось твердой коркой. Темпорали, растапливающие снег и лед не работали. Вот уже три года как их некому заряжать. Покой узких мостовых и извилистых улочек нарушался только мчащимся с бешеной скоростью ветром и далеким воем мерзнущих собак. А когда они затихали, то, если прислушаться, становилась слышна звенящая музыка ледяных кристаллов в воздухе. Грубые каменные стены защищали своих обитателей от стужи, когда мороз рисовал ледяные узоры на окнах, призывая их оставаться внутри. Лишь огоньки за мутными заиндевевшими стеклами мерцали тёплыми золотыми искрами, служа единственным напоминанием о том, что в столице еще сохранилась жизнь. С крыш, ветвей и заборов острыми пиками и алмазными каплями свисали сосульки.

Редкие прохожие, завернутые в свои зимние многослойные одежды, как в броню, медленно прокладывали путь сквозь холодный сумрак. Они заматывали рты и носы шарфами, прятали в варежках и перчатках, словно боясь, что с выдохом потеряют часть тепла, которое они так стараются сохранить. А с вдохом воздух будто замерзал в легких, вызывая болезненное жжение. Обычные горожане старались идти быстро, двигаясь по ледяной корке неуверенными крошечными шажками и вразвалочку, словно они пересекали бездну по шаткому веревочному мосту. А шипы на сапогах имперских патрулей вгрызались в лед и, царапая его, противно скрежетали, предупреждая об их появлении.

Генр привязал к подошвам ледоступы, чтобы не расшибиться на первой же лестнице или горке. С непривычки его ноги все равно проскальзывали на неровностях, ямках и колеях, делая каждый шаг настоящим испытанием. Он упал, ударился коленом и выругался. Встал, отряхнул пальто, сделал пару шагов и опять чуть не потерял равновесие, но Филипп его поддержал за локоть.