Убийца внутри меня

Она зашла с черного хода, по задней веранде, чуть погремела и повозилась с дверью, пока не открыла. Вошла — вся запыхалась, раздраженная какая-то, захлопнула за собой дверь. И увидела, как я там стою — и ничего не говорю, потому что я забыл зачем и пытался вспомнить. И наконец вспомнил.

И вот — или я про это уже говорил? — в субботу вечером, 5 апреля 1952 года, без чего-то девять, я убил Эми Стэнтон.

Или она покончила с собой — как угодно.

19

Она меня увидела и вздрогнула. Выронила два дорожных чемоданчика, пнула один и смахнула с глаз локон.

— Ну что? — рявкнула она. — Тебе, наверное, не пришло в голову мне помочь? И почему ты машину в гараже не оставил?

Я покачал головой. Ничего ей не ответил.

— Вот ей-богу, Лу Форд! Мне иногда кажется… А ты еще и не готов! Всегда ругаешь меня, что я копаюсь, а сам стоишь в свою брачную ночь и даже не… — Она вдруг умолкла и стиснула губы, а грудь ее вздымалась и опадала. Кухонные часы протикали десять раз, и только потом она заговорила снова: — Прости, миленький, — тихо сказала она. — Я не хотела…

— Больше ничего не говори, Эми, — сказал я. — Ни слова.

Она улыбнулась и шагнула ко мне, разведя руки.

— Не буду, миленький. Больше ничего такого никогда не скажу. Скажу только, как сильно…

— Еще бы! — ответил я. — Ты хочешь излить мне душу.

И ударил ее в живот изо всех сил.

Мой кулак достал ей до позвоночника, а плоть сомкнулась на нем аж до запястья. Кулак я быстро выдернул — пришлось, — и она сложилась пополам, словно где-то в ней были дверные петли.

Шляпка с нее упала, а головой она даже стукнулась об пол. После чего — перевернулась, полностью, как ребенок в кувырке. Упала на спину, вытаращив глаза, и голова ее моталась из стороны в сторону.

На ней была белая блузка и легкий кремовый костюм; новый, я так думаю, потому что раньше я его не видел. Я схватился за перед блузки и рванул до пояса. Юбку задрал ей на голову, а Эми вся билась и тряслась и так задышливо хрипела, точно старалась расхохотаться.

А потом я увидел, как под ней растекается лужа.

Я сел и попробовал читать газету. Попробовал не отрываться. Но света не хватало — букв не разглядишь, а Эми все время шевелилась. Вот не лежалось ей спокойно.

Потом мне показалось, будто что-то тронуло меня за сапог, я опустил взгляд — то была ее рука. Она елозила взад-вперед по носку. Взобралась к лодыжке, по ноге, а я отчего-то боялся отодвинуться. Потом ее пальцы добрались до верха сапога, зацепились за край; я же будто окаменел. Затем встал и дернул было ногой, но пальцы не отпускали.

Я тащил ее за собой еще два-три шага и только потом отцепился.

А пальцы у нее все равно шевелились, скользили и ползали взад-вперед и в конце концов ухватились за сумочку и уже не разжимались. Они втащили сумочку ей под юбку, и я больше не видел ни этой сумочки, ни рук Эми.

Ну и ладно. Лучше смотрится, если она будет цепляться за сумочку. И я чуть усмехнулся. Так на нее, знаете, похоже — цепляться за сумочку. Она всегда была такая скупая и… ну а как же иначе-то.

Не было в городе семейства лучше Стэнтонов. Но оба родителя у нее уже много лет болели, а из нажитого у них был только дом. Вот ей и приходилось скупиться — любому дураку понятно. Потому что иначе и быть не могло, мы все такие — нам приходится. И наверняка ей не очень смешно было, когда я с серьезным видом над нею подшучивал, а потом удивлялся, почему она злится.

Наверно, то, что она мне приносила, когда я болел, не совсем была дрянь. Эми просто иначе готовить не умела. Наверно, эта их собака за лошадями с их навозом гонялась только ради спорта. Я…

Ну почему он не приперся вовремя? Черт, она, считайте, и не дышит почти уже с полчаса, ей же трудно как не знаю что. Я-то знаю, как это трудно, и теперь сам попробовал не дышать, потому что мы с нею всегда все делали вместе и…

Вот он.

Сетку на передней двери я запер, чтоб он не смог просто взять и войти. Чтоб я услышал, как он дергает ручку.

Я два раза сильно пнул ее в голову, и она отскочила от пола, юбка сползла с лица, и я понял, что подозрений Эми не вызовет. Она умерла вечером в… А затем пошел и открыл дверь, и впустил его в дом.

Пихнул ему пачку меченых двадцаток, сказал:

— Сунь в карман. Остальное у меня на кухне, — и пошел обратно.

Я знал, что деньги в карман он положит, — да и вы бы это знали, если помните себя детьми. Подходишь к кому-нибудь и говоришь: «На, подержи», а он, наверно, и сам такой номер откалывал: понимал, что ты ему даешь конскую какашку, колючую опунцию или дохлую мышь. Но если проворачиваешь быстро, он сделает все как ты скажешь.

Я провернул быстро и сразу пошел на кухню. А он — за мной по пятам, потому что не хотел, чтоб я слишком далеко от него убегал.

Лампочка там была тусклая, я уже говорил. Я стоял между ним и Эми. Он вошел за мной сразу и смотрел только на меня, больше никуда, и, когда мы зашли в кухню, я сразу шагнул в сторону.

Он чуть не наступил ей на живот. Нога даже, наверно, коснулась ее на миг.