Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Когда его привели ко мне, я увидел коренастого мужчину, среднего роста, на вид довольно вульгарного и одетого, как простой рабочий. На нем были черные панталоны, вязаная фуфайка и пиджак без галстука.

По-видимому, арест не произвел на него особенно сильного впечатления, и на первые мои вопросы он спокойно отвечал:

— Я даже не понимаю, о чем вы говорите.

Он уверял, что никогда не нанимал квартиры на улице Тикетон, а когда я показал ему орудие преступления, острое шило длиной в десять сантиметров, он пожал плечами и сказал:

— Право, я не знаю, чего вы от меня хотите.

Лясенер имел претензии на поэзию и сочинял плохенькие стихи, которые вошли в моду после его знаменитого преступления. Мнимый же Гарнье даже в этом стремился подражать Лясенеру, но, очевидно, будучи неспособен владеть рифмой, он бессовестно обкрадывал Корнеля. На улице Тикетон был найден клочок бумаги, на котором он целиком переписал несколько строф из Корнеля.

Было очевидно, что мой клиент, подобно Лясенеру, выдавал себя под ложным именем, и первой моей заботой было узнать, кто он в действительности.

Но в этом пункте ответы Гарнье были возмутительно лаконичны.

— Меня зовут Гарнье… — отвечал он, и ничего больше от него нельзя было добиться.

Тогда я пустился на хитрость.

Я послал в антропометрическое отделение за поддельной карточкой, сфабрикованной по моему заказу. Получив ее, я сказал убийце:

— Хорошо, посмотрим, не марсельский ли вы Гарнье? Вы были уже заочно приговорены к двадцатилетней каторге.

Мой клиент подскочил, как ужаленный.

— Это неправда! — горячо воскликнул он, так как, без сомнения, вовсе не желал иметь в своем пассиве предыдущий приговор, который еще более ухудшил бы его положение. — Я никогда не был под судом, и мое имя не Гарнье.

— В таком случае скажите ваше настоящее имя.

— Я отвечу только присяжным.

В эту минуту в уме моем блеснула оригинальная мысль. Я взял со стола перочинный ножик и прежде, чем мой клиент успел опомниться, быстро отрезал от его панталон одну пуговицу.

— Прекрасно, — сказал я, — теперь вы можете отпираться сколько вам угодно, это безразлично, у меня есть адрес вашего портного.

Действительно, на оборотной стороне пуговицы я заметил метку какой-то фирмы.

В сущности, эта уловка была не из особенно удачных, так как могло случиться, что эти панталоны были куплены в магазине готовых вещей, наконец, просто на толкучке, тем не менее она удалась как нельзя лучше.

Ошеломленный и как бы подавленный неожиданной угрозой, мой Гарнье смутился и, запросив предварительно, чтобы я, ради его матери, не сообщал газетам его имени, признался.

— Ну да, это правда! — воскликнул он. — Гарнье вымышленное имя. Моя фамилия Леконт, у меня есть москательная лавка в аллее Боске.

Потом, дополняя эти сведения, он рассказал мне, что не живет в аллее Боске, там находится только его магазин, сам же он нанимает маленькую комнату на шестом этаже одного из домов в квартале Шоссе-д’Антен, где его мать служит привратницей.

Признаюсь, это была далеко не веселая обязанность — ехать сообщить несчастной женщине, что ее сын — убийца.

Я застал ее в слезах.

— Ах, сударь, — говорила она мне, — благослови вас Господь, если вы можете сообщить мне известия о моем сыне. Вот уже два дня, как бедняжка не возвращается домой. По всей вероятности, он не мог нигде достать две тысячи франков, которые ему нужны дозарезу, чтобы расплатиться со своими кредиторами по магазину. Я боюсь, не сделал ли он чего-нибудь над собой.

Бедная женщина, сама того не подозревая, открыла мне побудительный мотив преступления, и, признаюсь, у меня не хватило духа сказать ей правду.

— Ваш сын, — сказал я, называя свое звание, — задержан во время ночного обхода, и я приехал для удостоверения его личности.

Несчастная уже из газет узнала, что ее сын — убийца.

Тогда я приехал сделать обыск в комнате Леконта. Там я нашел курьезные вещественные доказательства, позволявшие составить понятие, как зародилась и крепла в уме несчастного преступная мысль. Эти вещественные доказательства были: большинство романов Габорио, мемуары Канле, знаменитого начальника сыскной полиции, который задержал Лясенера, и почти все те книги, в которых говорилось о поэте-убийце!

Признаюсь, когда задумал писать свои мемуары, я вспомнил этого несчастного Леконта и с некоторой тревогой думал, не будут ли эти рассказы о преступлениях пагубной школой для больных и неуравновешенных натур, но после некоторого колебания я пришел к тому заключению, что если действительно возможна опасность в этом роде, то все же она незначительна по сравнению с неоспоримой пользой, которую они могут принести честным людям; им будут указаны средства борьбы против злоумышленников, а также по мере возможности будут намечены те реформы в полицейском уезде, в необходимости которых меня убедил долголетний опыт.

Несмотря на все выдумки и увертки Леконта, было очень не трудно проникнуть в его психологию.

Человек недалекого ума, в то же время впечатлительный и фантазер, он не сумел с пользой употребить несколько тысяч франков, доставшихся ему в наследство.