Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

В Мазасе, где несколько сот узников, надзиратели не могут внимательно осмотреть пробки на всех бутылках, присылаемых заключенным их родственниками. Они едва могут раскупорить наудачу несколько бутылок. А между тем бутылочные пробки представляют одно из наиболее распространенных средств для тайной переписки. В преступной среде отлично умеют выдалбливать пробки, в которые помещают письма, так что никто этого не заметит.

Разумеется, родственникам возвращают потом опорожненные бутылки с ответом узника, который таким же способом кладет свое письмо в пробку, и бог весть, какими важными указаниями он может обмениваться со своими сообщниками, оставшимися на воле.

Есть еще другой, весьма распространенный и совершенно неуловимый способ переписки. Понятно, заключенные не имеют в своем распоряжении магических чернил, но их с успехом заменяет простая слюна.

Между строк банального письма, которое пройдет через руки надзирателям в котором заключенный пишет:

«Любезная матушка, у меня есть надежда, судебный следователь очень добр, и я уверен, что скоро он признает мою невинность. Поцелуйте от меня дорогую сестрицу и молитесь Богу, чтобы он поддержал меня в тяжелом испытании!» — этот молодец, отлично знающий все тюремные хитрости, пишет новым пером, смоченным слюной:

«Милая толстуха, ничего еще не открыто. Любопытный (судебный следователь) мямлит. Но будь настороже, с часу на час может быть обыск. Припрячь хорошенько сережки!»

Доносчики, бесспорно, причиняют полиции массу хлопот, в особенности если они становятся подстрекателями, но иногда они доставляют ей минуты искренней радости.

Нижеследующий анекдот, рассказанный мне одним из моих друзей, бывшим главным комиссаром в одном большом промышленном центре, доказывает, что эти радости носят особенный характер. Только крупные политические деятели, видя торжество своих комбинаций, или великие писатели, дождавшиеся восторгов толпы, могут испытать нечто в этом роде.

Итак, город, где мой друг был комиссаром, в политическом отношении был неблагополучен, но не потому, что здесь была очень сильная бонапартистская или роялистская партия, наоборот, все или почти все были слишком ярыми республиканцами. В особенности одна революционная фракция доставляла массу неприятностей властям.

Социалистские депутаты то и дело приезжали подогревать пыл своих партизан, вспыхнуло несколько серьезных и опасных стачек, было даже столкновение, которое чуть не окончилось так же печально, как и в Фурми.

Положение было настолько затруднительно, что префект просил о переводе его в другой город. Этот департамент прослыл настолько неблагополучным, что министр долго не мог сделать выбора нового префекта.

Наконец, назначение состоялось. Назначен был бывалый политик, пользовавшийся репутацией хитрого и ловкого администратора. Приезд нового префекта всегда является некоторым событием, но каково же было всеобщее удивление, когда узнали, что предводитель партии крайних революционеров, то есть почти анархистов, выразил желание быть представленным новому префекту и сказать ему маленькую приветственную речь наряду с прочими депутациями и таким образом напомнить представителю правительства, что он должен заботиться о бедных классах населения.

Председатель суда, узнав о такой беспримерной дерзости революционеров, пришел в негодование. Генерал, командовавший бригадой, прислал спросить, не вытребовать ли из соседних гарнизонов добавочные войска.

Однако комиссар полиции ответил, что ручается за сохранение порядка, и дал понять, что было бестактно отклонить первую попытку революционеров выразить их уважение официальным представлением власти. Генеральный секретарь префектуры отвел место депутации революционеров, но было решено, что их предводитель будет говорить последним.

Наконец, префект приехал, и прием депутаций начался.

После чиновников различных ведомств, в полных парадных формах, выступила группа рабочих в чистеньких блузах. Тот из них, который казался предводителем, вынул из кармана бумагу и начал читать приятным баритоном.

Вы понимаете, с каким вниманием и затаенным любопытством слушали все присутствовавшие.

Они ожидали какой-нибудь новой резкой выходки, революционной манифестации, вроде тех, какие уже бывали, но, к великому удивлению, услышали очень сдержанную и рассудительную речь, в которой рабочие, конечно, поддерживали свои требования, но без всяких угроз и с уверениями в преданности правительству.

Новый префект горячо поблагодарил оратора и, по окончании церемонии, просил о нем комиссара полиции.

— Я крайне удивлен, — сказал он, — что был встречен такой рассудительной речью в этой местности, в которой, как я слышал, сильно развито вольнодумство! Но всего более меня удивляет, что простой рабочий так прекрасно владеет пером и так хорошо говорит. Его речь, действительно, очень хорошо составлена.

— Благодарю вас, господин префект, за похвалу, — тотчас же возразил мой приятель комиссар, — но моя скромность заставляет меня вас прервать… Это я составил речь.

— Вы?.. Но кто же этот грозный революционер?