Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

— Я хотел помочь товарищам в деле освобождения человечества. Я хотел возвратить народу деньги, отнятые эксплуататорами, и помочь взорвать богачей. Да, вы скоро это увидите. Вероятно, вы уже слышали кое-что… о пропаганде действий.

— Полно, — смеясь, произнес я, — рассказывайте это присяжным, если хотите, но только не мне.

Дюваль вскочил, точно получил пощечину.

— Знайте, — воскликнул он, — что я не вор, а каратель! Я жалею только об одном: что я попался в ваши руки и не могу излить своей непримиримой ненависти, которую питаю к вашему обществу. Но за мной остаются другие, которые все разрушат!

Следователь, желающий произвести подробное дознание, должен предоставить обвиняемому полную свободу высказаться, но наступает момент, когда нужно призвать его к реальной действительности.

— Послушайте, Дюваль, — сказал я ему, — теперь, когда я дал вам возможность показать ваши ораторские способности, перейдем к делу. Не потрудитесь ли вы рассказать мне подробно, как была совершена кража на улице Монсо.

— Я придумал эту экскурсию вместе с Тюрке.

— Кто же этот Тюрке? — спросил я.

— Тюрке, — невозмутимо провозгласил Дюваль, — такой же анархист, как и я. Мы познакомились на одной сходке. Раз вечером, по выходе из клуба, мы присели на скамейку и разговорились. Он разделил мое мнение о необходимости нападений на сундуки богатых паразитов, а это простая случайность, что выбор наш пал на дом госпожи Лемер. Мы увидели шикарный дом и вообразили, что найдем там много денег. Тюрке вскарабкался по трубе и проник в дом, потом он открыл мне окно на нижнем этаже. Обшарив повсюду, мы нашли только шестьдесят два франка деньгами и несколько драгоценностей. Когда мы уже выходили, Тюрке заметил склянку с эссенцией и сказал:

— Не сделать ли нам поджога перед уходом?

Я не одобрил этого предложения, так как опасался, что пожар помешает нашему отступлению, но Тюрке заявил:

— Ты не настоящий анархист.

Я вспылил:

— Нет, я истинный и убежденный анархист, но что за смысл поджигать дом?!

Это была моя единственная встреча с Дювалем.

Однако, если я оставил юридическое дознание, то все же не перестал интересоваться этим делом и 12 января присутствовал в окружном суде при разборе его. Председатель, господин Онфруа де Бревиль, был так любезен, что дал мне место за своим креслом.

Едва ли нынче кто-нибудь помнит об этом заседании, оно прошло почти незамеченным, а между тем тогда в первый раз публично и с дерзким цинизмом была заявлена теория пропаганды действием. Это был, так сказать, исходный пункт начального движения, для которого убийство Карно было кульминационной точкой и концом.

Дюваль мог вдоволь ораторствовать на скамье подсудимых. Двое жандармов, сидевшие по сторонам, слушали его с недоумением.

— Зачем вы подожгли дом? — спросил председатель.

— Не знаю. Быть может, Тюрке питал вражду к кому-нибудь из обитателей этого дома или просто хотел совершить акт правосудия. Я его не порицаю.

Диалоги, действительно в этом же духе, продолжались в течение всего заседания.

Дюваль: Я ранил Росиньоля, и он упал. Но я сожалею только об одном: что ему удалось увлечь и меня в своем падении. Иначе я никогда не дался бы живым вам в руки. Я презираю ваше общество.

Председатель: Все это фразы. Господин прокурор докажет вам, что вы простой вор.

Дюваль: Вор? Я скажу вам, кто вор. Это тот, кто живет эксплуатацией других, но то, что я сделал, не есть воровство.

Председатель: Вас называют лентяем. Вы живете ничего не делая. Никто не видел вас работающим.

Дюваль: Работать? Довольно я поработал для бандитов.

Председатель: В военной службе ваше поведение было не лучше. Вы были разжалованы из капралов в рядовые.

Дюваль: Потому что уже в то время, так же, как и теперь, я не признавал власти. Я был наказан за то, что не считал себя вправе наказывать других.

Председатель: Вы уже были осуждены за воровство?

Дюваль: Повторяю вам…

Господин Онфруа де Бревиль начинает сердиться. Дюваль умолкает на минуту, но скоро опять принимается за свое.

Председатель: Свои досуги вы посвящали на оттачивание кинжалов, чтобы убивать агентов.

Дюваль: Да, я этим горжусь.

Я вышел из зала суда, совершенно ошеломленный наглостью Дюваля и решительно недоумевая, что подобные теории заявлялись публично. Одно только доставило мне удовольствие — это простое и скромное показание Росиньоля, который старательно избегал обвинять человека, покушавшегося на его жизнь. Вот его показание, напечатанное в «Судебной газете»:

«Густав Росиньоль, сорока лет, бригадир сыскной полиции.