– Никогда. Я ни разу не был внутри, но мне говорили, что в кубе по крайней мере на пару часов в день включали электрическое освещение. Рассчитывать на большее зэкам не приходилось. Их свозили из тюрем по всему Советскому Союзу, но мы не знали, кто они – политзаключенные или обычные уголовники, – потому что их документы были подчищены. А еще в Коробке были дети.
Данте обнаружил, что стоит в двух шагах от Максима, но не помнил, как там очутился.
– Вы закрывали в таком месте детей?
– Не я принимал решения. Детям отводилось специальное отделение. Всего в Коробке содержалось пятьсот заключенных, среди которых было около пятидесяти детей и подростков.
– Их тоже никогда не выпускали?
Максим молчал. Данте почувствовал, что потеет, и, сжав кулаки, подошел к нему вплотную.
– Выпускали или нет? – повторил он, почти рыча.
– Нет. Это было путешествие в один конец, – неохотно, с видимым стыдом произнес Максим.
– И в чем заключались их преступления? – спросила Бригитта.
– Не знаю. Их бумаги тоже подчистили. Но вряд ли детей переводили из других тюрем. Они выглядели грязными и больными, и на них не было тюремных роб.
– Коробка ведь не настоящее название? – спросил Данте. – Как называлась тюрьма на самом деле?
– «Дуга-три».
Ответ не стал для Данте неожиданностью, и все-таки он был потрясен до глубины души.
– Сукины дети. Проклятые сукины дети, – пробормотал он.
– Может, объясните, о чем речь? – спросила Коломба.
– «Дуга-три» – одна из самых охраняемых тайн времен холодной войны, – сказал Данте, сжимая и разжимая здоровую руку. – Это была затерянная в глуши военная база в сотне километров от Киева. Советский Союз отрицал ее существование, но НАТО засекла ее по похожим на стук дятла сигналам, передаваемым ею в радиоэфир. Никто не знал, какую функцию она выполняла. Поговаривали, что там базировалась станция противоракетной обороны. Или комплекс ионосферных исследований, вызывающий искусственные землетрясения. В действительности же на территории «Дуги-три» находился лагерь. И ты оставался там до последнего дня,
– Да.
– Случайно, не до апреля восемьдесят шестого года?
Максим кивнул.
В то время случилось что-то важное и чудовищное – это Коломба знала точно, но никак не могла вспомнить, что именно произошло.
– Комплекс «Дуга-три» находился недалеко от Припяти, – объяснил Данте. – Двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года Припять превратилась в город-призрак. Точнее, двадцать седьмого апреля, потому что в первый день население никто не оповестил. Только
Коломба наконец поняла, о чем речь, однако Бригитта заговорила первой.
– Твою мать… Чернобыль, – пробормотала она.
«Чернобыль».
Коробка была построена рядом с эпицентром крупнейшей ядерной катастрофы в истории.
3
Чтобы добраться до содержимого ячейки в бардачке, Андреасу пришлось стянуть с себя ботинок. Этот акробатический трюк, сам по себе достойный человека-змеи, потребовал от толстоногого журналиста нечеловеческой ловкости. Он дважды уронил небольшой сверток, прежде чем наконец сумел бросить его себе на колени. Завернутые в тряпицу заготовки для ключей и пять маленьких отмычек вызвали бы немало вопросов у полиции, но уже не раз сослужили ему добрую службу.
Талантами Данте Андреас не обладал, однако определенные способности к эскапологии у него имелись. Вопреки распространенному мнению освободиться от наручников довольно просто, ведь они созданы для заключенных, которые находятся под постоянным наблюдением и не могут повозиться с замком. В отличие от них Андреас был один, и ничто не мешало ему воспользоваться самым распространенным методом взлома – маленькой жестяной пластинкой. Он поместил рычаг между зубцами наручника и надавил, больно прищемив запястье. Блокирующий механизм заклинило, и наручник разомкнулся.
Андреас был свободен. Потерев ссадину на запястье, он огляделся. За задним стеклом шевелились только силуэты в окнах.
Не сводя глаз с коттеджа, Андреас запустил руку в бардачок и достал еще одну вещицу – черный пластиковый кастет. При нажатии на кнопку два электрода на его костяшках испускали низкочастотный электрический разряд в миллион вольт: хватит, чтобы обезвредить крупного пса или сделать очень больно человеку.
Андреас медленно открыл дверцу и вышел из машины.
Из дома доносился неразборчивый гомон. Казалось, внутри что-то оживленно обсуждают. При мысли, что эти твари не дали ему послушать рассказ мнимого мертвеца, к горлу журналиста снова подкатила желчь, но он уже знал, что скоро с ними расправится.
«Никто не смеет оттирать Андреаса в сторону. А тем, кто пытается, приходится сильно об этом пожалеть».
Толстяк пригнулся и, держась в тени деревьев, на удивление проворно и тихо двинулся к коттеджу.