Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Ехали больше часа. Несколько раз мы вылезали из саней и бежали рядом, чтобы восстановить кровообращение. Метель немного утихла, и сани бесшумно скользили по толстому слою снега. В тишине изредка раздавался скрип конской сбруи и скрежет камня, попавшего под копыто лошади. Проехали несколько деревень, в которых не светилось ни одного огонька.

Сразу после полуночи мы остановились перед небольшой фермой. Мужчина распряг лошадь и ввел ее в сарай. Сняв с себя тулуп, он заботливо укрыл лошадь и поставил перед ней деревянное ведро с кормом.

– Никто не возмутится, что мы явились сюда? – спросил Сташек.

– Хозяева умерли. В сентябре немцы расстреляли их с самолета. Всех убили, а их сын не вернулся с войны. Расстреляли даже скот.

– Чертовы ублюдки, – выругался Сташек.

– Чтоб им всем гореть в аду, – поддержал его мужчина.

Спустя час мы опять были в дороге и к шести утра подъехали к предместьям Горлице.

– Дальше я вас уже не повезу: в городе остановят немцы, – объяснил наш провожатый. – Вы тоже лучше обойдите его стороной.

– Мы будем осторожны, – хором пообещали мы.

Небо очистилось, и появились звезды. Было довольно холодно, и снег скрипел под ногами. Мужчина протянул руку.

– Вам предстоит долгий путь. Бог в помощь и удачи, – сказал он.

Когда мы обменивались рукопожатиями, я почувствовал всю силу его натруженной крестьянской руки. Он зажал кнутовище между ног, чтобы освободить руки, и помог мне надеть рюкзак. Затем ласково похлопал лошадь, подправил упряжь и сел в сани.

– Бог в помощь! – крикнул я на прощание.

Натянув вожжи, он развернул сани в обратную сторону и скользнул в темноту.

Было еще темно, когда мы, обойдя стороной центр города, подошли к железнодорожной станции. Издалека услышали пыхтение локомотива, гудки и крики дорожных рабочих; какой-то состав переводили на запасный путь. Уже почти рассвело, когда мы увидели, что к нам приближается состав. Мы запрыгнули на товарную платформу, ползком обследовали ее. Основную часть платформы занимали кавалерийские повозки, рядом с ними высилась груда мешков и накрытое брезентом сено.

Аккуратно отогнув край брезента, мы удобно устроились в сене, спиной по ходу поезда, и закрыли брезент. Нам было тепло и уютно в нашем убежище, кроме того, мы могли видеть не только нашу платформу, но и следующий крытый товарный вагон.

– Почти как в вагоне первого класса, да, Стефан?

– Я бы сказал больше. Почти как в спальном вагоне, и мы будто бы едем в Закопане покататься на лыжах в выходной день.

Мы с «комфортом» приближались к первой цели нашего длинного пути – к Саноку. Больше часа состав простоял в Ясло, где к нему подцепили еще несколько вагонов. Следующая остановка была в Кросно, где, наоборот, отцепили часть платформ. С тревогой прислушивались мы к доносящимся звукам, очень надеясь, что наша платформа останется в составе поезда, и вздохнули с облегчением, когда поезд отошел от станции, оставив Кросно позади.

– Получается, что мы доедем прямиком до Санока, – сказал Сташек под веселый перестук колес. – Впереди больше нет ни одной большой станции.

До конца дня мы просидели в убежище, и, хотя там было тепло и уютно, очень хотелось размяться. Охранники находились только в первом и последнем вагонах и не ходили по составу, поэтому во время движения мы поднимали брезент и, как из окна поезда, любовались пробегающими мимо зимними пейзажами.

– Какая жалость, что немцы не перевозят ночные горшки на этих платформах, – заявил Сташек. – Я мог бы сейчас воспользоваться одним из них.

– Боюсь, что тебе придется обойтись без горшка, – засмеялся я. – Вылезай наружу, а то я боюсь за сено.

Низко приседая, чтобы его не заметила охрана, Сташек перебрался на буфер и исчез среди груза. Спустя несколько минут я увидел, что он выпрямился в полный рост, чтобы застегнуть брюки. Затем, очевидно поняв, что совершил ошибку, присел и уже ползком вернулся назад.

– Ну что, полегчало? – спросил я.

– Еще как! Только там слишком дует, – со смехом ответил он и, взглянув на часы, добавил: – Мы должны прибыть в Санок...

Не договорив фразы, он схватил меня за руку и показал в конец поезда. Там, на крыше вагона, на четвереньках стоял охранник.

Мы нырнули в сено, и я стал следить за немцем через оставленную в брезенте щель.

– Вероятно, он увидел тебя, когда ты встал, Сташек.

– А что он делает сейчас?

– Сидит на крыше вагона, через один от нашего. Так, достал пистолет.

– Боже мой, значит, он меня видел. Может, спрыгнем с поезда?

– Подожди, не торопись. А вдруг он передумает и не полезет к нам?

Но я ошибся. Охранник, засунув пистолет в кобуру, чтобы освободить обе руки, спустился с крыши и через буфер перешел на соседнюю платформу. Он начал методично осматривать повозки, затем приподнял брезент и, держа пистолет в правой руке, левой пошарил под брезентом (судя по звуку, на соседней платформе под брезентом тоже лежало сено). Он постепенно приближался к нам. Обо всех его действиях я сообщал Сташеку.

– Давай прыгнем. Прямо сейчас. Ну же, Стефан!

– Поезд идет слишком быстро; у нас ничего не выйдет. Они будут стрелять из последнего вагона.