Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Мы с нетерпением дожидались, когда нас вызовут; работал только один переводчик, и процедура шла медленно. Наконец подошла наша со Сташеком очередь. Я представился и откровенно рассказал, что мы принимали участие в боевых действиях во время войны в Польше. Позже я понял, что допустил серьезную ошибку. По международному соглашению Венгрия была обязана интернировать таких людей. Гражданских лиц размещали в частных домах и в неохраняемых лагерях, а бывших военнослужащих содержали под охраной в лагерях за колючей проволокой.

Это было для нас неожиданным ударом. Мы убежали из Польши не для того, чтобы в бездействии и скуке провести годы за колючей проволокой, а как можно скорее попасть во Францию и принять участие в войне. Мы пытались привести разумные доводы, но, к сожалению, незнание венгерского языка ставило нас в зависимость от переводчика, а он слишком устал, чтобы вникать в проблемы каждого.

– Все это вы объясните властям в Будапеште, – был его ответ. – Завтра вас отвезут туда.

Ночь мы провели в холодной казарме. Кроватей на всех не хватило, и мы спали на полу. Завтрак, опять горячий суп с хлебом, принесли чуть ли не в середине дня, и мы, недовольные задержкой и бытовыми неудобствами, ворчали по поводу плохой организации. Между нами возникали ссоры по любому, даже самому ничтожному, поводу: за место у единственной печки, кому и сколько взять теплой воды для мытья. Кто-то стал собирать подписи под петицией.

Спустя много лет я, вспоминая время, когда был беженцем в чужой стране, со всей очевидностью понял, какими мы были неблагодарными людьми. Мы требовали улучшения условий содержания, питания и медицинской помощи. Нас раздражало отсутствие взаимопонимания. Самые незначительные задержки, бытовые неудобства вызывали с нашей стороны взрыв негодования. Побег из своей страны, как правило, был сопряжен с невероятными трудностями и лишениями, но мы лелеяли надежду, что стоит пересечь границу, и мы окажется в раю, где нас ждут с нетерпением. Подсознательно мы даже ждали каких-то наград за проявленное мужество. Мы ожидали похвал, а нас встречали усталые чиновники, имевшие дело с сотнями нам подобных. Мы надеялись встретить сочувствие и понимание, а здесь самый простой вопрос превращался в неразрешимую проблему. Мы даже стали испытывать некую невысказанную обиду на своих невольных хозяев за то, что они не хотят оценить наши мучения и воздать должное нашей отваге.

Венгерские власти в Унгаре разделили нас на две группы. В одну входили гражданские лица, а в другую те, кто принимал участие в военных действиях. Вторую группу под охраной повезли на поезде в Будапешт, а тех, кто вошел в первую, на грузовиках, без охраны, отвезли в ближайшую деревню и разместили в частных домах.

Мы обратили внимание, что в первую группу попали люди, ранее представившиеся нам как кадровые офицеры.

– Что, черт возьми, они делают среди гражданских? – спросил я Сташека.

– То, что должны были сделать мы все, – ответил кто-то. – Они намного быстрее нас окажутся во Франции. Приходится признать, что у нас, в отличие от них, просто не хватило сообразительности.

– Я бы никогда до этого не додумался, – согласился я.

– Теперь у тебя будет много времени на раздумья... в лагере для интернированных, за колючей проволокой, – усмехнувшись, ответил мой собеседник.

По прибытии в Будапешт нас пересадили из вагона в грузовики и привезли в здание, удивительно напоминавшее хорошо охраняемую тюрьму. Это была крепость, расположенная на горе Геллерт[14], откуда открывался вид на город и на Дунай.

Грузовики заехали во внутренний двор. Ворота закрылись. Окоченевшие от холода, мы спрыгнули на землю.

– Ну что ж, поздравляю. Мы опять в тюрьме, – прозвучал чей-то голос.

Это и была тюрьма. С нас сняли отпечатки пальцев и отвели на допрос, который длился несколько часов. Затем разделили на группы по пять человек.

Нас со Сташеком и еще тремя из нашей группы поместили в камеру, где уже было четырнадцать польских беженцев. Мы осмотрелись, но не увидели знакомых лиц. Представились. В первую очередь нас интересовали условия содержания.

– Скоро вы сами все узнаете, – ответил один из обитателей камеры. – Мы живем в роскоши. Дважды в день нам приносят еду и дважды в день выпускают на прогулку в тюремный двор. Там мы можем обмениваться новостями.

– Отсюда прекрасный вид на Будапешт – через решетку, – вступил в разговор другой обитатель камеры. – Ночью, когда смотришь на освещенный огнями город, понимаешь, как прав был поэт, назвавший Будапешт «жемчужиной Дуная».

– А какие перспективы на выход отсюда? – поинтересовался один из нас.

– О, самые что ни на есть отличные, – прозвучал насмешливый голос. – Каждые две недели прибывает партия порядка ста человек из лагеря для интернированных, а тем временем...

– А тем временем мы откармливаем миллионы вшей, а сами остаемся голодными, – добавил другой.

– Зачем они держат нас здесь? Почему бы не разрешить нам уехать во Францию? – спросил я.

Международные договоренности. Боятся немцев.

– Тогда какого черта они не создают нам, по крайней мере, нормальных условий?