– Да, был парень один, молодой. Я видела его от силы пару раз и то мельком. То ли в командировки мотался, то ли на подработку приезжал. Интересно, он из Твери был как раз…
– А имя? – вкрадчиво спросила я. – Внешность? Отличительные черты?
– Дайте припомнить… – Виктория Михайловна откинула голову назад и начала тереть коленки.
Я и Соня замерли, боясь отвлечь женщину от важного воспоминания.
– Знаете, про внешность ничего сказать не могу, – замотала головой Виктория Михайловна. – Но! Она звала его странно, то ли Викуся, то ли Никуся. Я запомнила из-за этой ее причуды. А так бы век вспоминала имя.
– Виктор? Никита? – стала перечислять я.
– Не могу сказать, – развела руками мать Ветровой. – Быть может, и Витя или Никита. А откуда у вас вообще данные такие? – неожиданно подметила она. – Я-то уже не помню о нем. Хотя где-то полгода назад, не меньше, они виделись.
– Есть один источник… – буркнула я и бросила короткий взгляд в окно.
– Но больше сказать мне нечего. Мы тогда с Ирой не в очень близких отношениях были… – голос женщины вновь дрогнул. – Молодая она была, сумасбродная… Глупые были мы тогда, не ценили…
Виктория Михайловна запнулась и, прикрыв лицо руками, прошептала:
– Простите…
Соня подорвалась с места и обняла женщину за плечи. Мать Ветровой содрогалась, колыхаясь из стороны в сторону. Мне было больно смотреть на ее горе.
Я без спроса налила из графина воды в стакан и протянула ей. Виктория Михайловна, поджав губы, приняла мой единственный явный знак сочувствия и благодарно сделала несколько глотков, успокаиваясь.
– Еще раз простите, – спокойным тоном произнесла женщина, глядя на еще обнимающую ее Соню.
– Вам не за что извиняться! – ласково, с тревогой в глазах воскликнула Пронина.
– Я могу продолжать, – твердо обозначила Виктория Михайловна, при этом мягко отстраняясь от рук Сони.
– Расскажите, в какой момент Ирина приняла решение уехать? Что ее сподвигло? – переведя дух, спросила я.
– Честно говоря, для меня их переезд стал шокирующей новостью. Костя мальчик умный и толковый, разговоры о поступлении в Тверь были еще класса с девятого, но Ира не планировала следовать за ним. Пыталась смириться с мыслью, что сынок вырос и уходит в плавание без нее. А тут в прошлом июне заявилась ко мне и говорит, что уезжает. Что дом присмотрела уже. Работу нашла. Я только диву давалась.
– А откуда у нее столько денег? – поразилась Соня. – Она же и обучение Косте оплачивала.
– Квартиру в спешке продала, несмотря на мои уговоры не делать этого, – мать Ветровой недовольно покачала головой. – Откуда деньги? А я сама не знаю. Она копить-то толком не умела. Тут же все тратила. На себя, на сына. Ну, по ее словам, к вопросу учебы ответственно отнеслась – сумму отложила нужную, и денег с продажи наследной квартиры достаточно оказалось для покупки дома. Я подробностей не знаю, все со слов дочери.
– То есть ничем, кроме как беспокойством за сына и безмерной любовью к нему, объяснить переезд Ирины нельзя? – резюмировала я.
Виктория Михайловна устало простонала:
– По всей видимости. Других объяснений у меня нет.
– Думаю, мы узнали все, что хотели, – я признательно улыбнулась.
– Точно? – взволнованно спросила мать Ветровой.
– Да. Но попрошу вас на всякий случай записать мой номер телефона. А то до вас не дозвониться, – усмехнулась я.
– Ой! – схватилась за голову Виктория Михайловна. – Извините. Побаиваюсь я трубки брать, столько мошенников развелось. Каждую неделю новенькое придумывают – то банки вызывают, то в суд зовут, то долги неизвестные приписывают.
– Действительно, – я победоносно посмотрела на Соню, отмечая свою догадливость.
Прощаясь на пороге, Виктория Михайловна посмотрела на нас жутко потухшим взглядом и еле слышно пробормотала:
– Я очень прошу вас, верните моего мальчика домой.
И, не дождавшись какой-либо реакции, закрыла дверь. Наверное, побоялась увидеть или услышать страшное – наше смятение и неуверенность.
Путь обратно в Тверь сопровождался скорее легким возбуждением, чем скукой и сонливостью. Я бурно обсуждала с Соней добытую информацию, параллельно перескакивая с одной страницы интернет-браузера к другой.