Убить Гиппократа

Я вскочил с места, как ошпаренный. Оказывается – может. Еще как! Передо мной стоял не кто иной, как Аристид, которого на днях похоронили.

Так, сюрпризы этого дня еще не закончились. И в первую очередь, скорее, от шока, я посмотрел вниз. На песке отчетливо виднелись следы Аристида. Фу! Не приведение… И только сейчас я осознал происходящее. Даже в белом хлопковом костюме Аристид был настоящим. И я бросился ему на шею.

– Дружище, Аристид! Как я рад! Ты живой!

Он крепко обнял меня в ответ.

– И я рад, очень рад, Гиппократ.

В моей голове пронесся вихрь мыслей. Яга! Ага – Яга! Я ошибался в ней! Она-таки спасла Аристида! Андреев специально провоцировал меня заключением о его смерти и подробностями его похорон… Яга – свой, свой человек… У меня даже навернулись слезы. Я вновь любил Ягу. Я вновь любил Аду. Какие самоотверженные, замечательные женщины окружали меня! Я даже успел пожалеть Лисецкого. Бедный Валька. Ему на пути встретилась только Иришка. Это чудовище со шприцом из романов Агаты Кристи. Неужели моя жизнь – между Ягой и Адой? Или всякая жизнь такова?..

– Аристид, дружище, ну же, рассказывай! Как все удалось? Как удалось тебе выжить?

– А что ты тут делал? – неожиданно перебил мою восторженную речь Аристид, и его очки вспыхнули от солнечных лучей.

– Что?

Я готов был выложить Аристиду все как на духу. Но растерялся от неожиданности вопроса.

– Да так, вот стихи тут писал. На берегу моря. Красиво.

– Здорово, ты стихи даже пишешь! Дай почитать! Пожалуйста! Меня так добила вся эта проза, вернее, драма жизни в Городке. Что не хватает именно стихов! Ты как в точку! Ну же, Гиппократ!

Аристид смотрел на меня ясным, чистым взглядом. Как в юности. Когда он был еще Чесноком. Милым, славным, рассеянным парнем, над которым подшучивали. Парнем, который в любую минуту был готов протянуть руку помощи.

Аристид протянул руку.

Я наклонился за пиджаком, в котором успел спрятать дневник Дункан. И вдруг зазвонил телефон. Да-да. В кармане Аристида зазвонил телефон. Зазвонил в самый напряженный момент. Так бывает, когда накаляется атмосфера. Что-то непременно ее разряжает. Или просто меня вновь сегодня кто-то наверху пожалел? Который раз!

– Мобильник, – машинально сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

– Мобильник, – эхом повторил Аристид.

– Их в Городке не бывает. Только у руководства, – продолжал на одной ноте я.

– У руководства, – продолжилось эхо Аристида.

Мы стояли друг напротив друга, как два барана, и смотрели друг другу в глаза. Игра есть такая – кто кого переглядит.

Аристид потянул меня за майку и со всей силы оттолкнул. Откуда же столько сил у этого гаденыша? Я упал в раскаленный песок. А он схватил мой пиджак и стал лихорадочно доставать дневник Дункан. Я с трудом поднялся и бросился на него. Он локтем ударил меня в живот. И пока я корчился от боли, он в мгновение вытащил дневник и побежал по берегу. Я нагнал его, схватил одной рукой за плечо и второй попытался выхватить дневник. Мы сцепились. Упали на песок, покатились к воде. Все ближе, ближе… Пока не упали в море. В море поединок продолжился. Но стал уже бессмысленным.

Когда мы пришли в себя – дневника не было. Он благополучно утонул. Тонут не только корабли и люди. Но и очень ценные, точнее, бесценные дневники. С самой главной его ценностью – списком злодеев. Все навечно кануло в Лету… И что я узнал из него? Кроме Иришки? И ничего и никогда уже не узнаю…

Каждый из нас поодиночке выбрался на берег. И тут повисло неловкое молчание. Мы уже не были похожи на двух баранов. Мы напоминали мокрых куриц.

– Ну и зачем ты на меня напал, Чеснок?

Вот и все сразу встало на свои места. Клички даются раз и навсегда. В детстве и юности. Детство и юность, как правило, не ошибаются. Чеснок. Ни больше и не меньше. Какой, к черту, Аристид!

Он попытался еще по инерции играть – в прямодушного, неловкого парня. Но меня было не провести.

– Чеснок? Детское прозвище. Я уже стал забывать…

Он сгорбился. Рассеянно усмехнулся и часто заморгал близорукими глазами. Оглянулся, пытаясь найти свои очки. Но очки навсегда канули в море. Или в песок.

– Ничего ты не стал забывать. Потому что тебе забывать нечего. Какой ты был – такой ты и есть. Вот сейчас. В эту минуту. Подонок. Жаль, я поздно это понял. Ты всегда был стукачом. Всегда провоцировал и проверял всех! И твоя маска – милого, трогательного очкарика – тебе пришлась кстати. Жаль я тебя не отравил, тогда, укольчиком!

– Ты, Гиппократ, не убийца. Ты – врач.

Он не усмехался, а уже скалился. Он снял с себя маску. И в его близоруких глазах кривлялись знакомые мне черти.

– Уж и не знаю, Чеснок! На этой земле… – Я для убедительности потопал ногами. Ноги проваливались в песок. – Вот здесь каждый – убийца. Или запросто может им стать. Мне здесь лечить некого. А вот убить…

Чеснок, так же кривляясь, нарисовал на лице испуг. Вытянул руки вперед, словно защищаясь, и попятился назад.

– Какой же ты страшный, Гиппократ! Как же я испугался. И чем ты меня убьешь вот здесь? – Передразнивая меня, он потопал ногами. – Песком? Водой? Воздухом?